Стив вполне сносно провел следующие полчаса: описал операцию в таких подробностях и таким красочным языком, что невольно порадовался тому, что пишет по старинке, на бумаге, потому что слышал, что все, что попало в компьютер, подключенный к сети, моментально в нее же и попадает, хоть что ты делай. И уж точно не исчезает бесследно. Ничего и никогда. А бумагу можно сжечь. А пепел съесть. Как в плохом шпионском романе. Представив, как пытается быстро сжечь двадцать исписанных страниц, а потом давится пеплом, пока в дверь стучат, потом не может помыть руки, покрытые черной сажей, потому что — сюрприз — душевая (а, значит, и умывальник, и туалет) на ремонте, Стив подавил желание рассмеяться.
В дверь между тем действительно постучали.
Стив быстро собрал бумаги со стола и запер их в сейф — от греха подальше.
За дверью стоял Рамлоу, и Стив поймал себя на мысли, что кое-какая его часть очень рада встрече. Известно, какая. Маленькая, но важная.
— Рамлоу?
— Кэп? — Рамлоу потер шею ладонью, явно чувствуя себя не в своей тарелке, но продолжил: — Слушай, я понимаю, ты не в форме, но я свалить хочу на уик-энд, а не тащиться сюда завтра с утра, чтобы сдать отчет. Давай так. Ты глубокомысленно молчишь, я отчитываюсь, а все замечания ты мне почтой скинешь, как отрастишь фильтр между мозгом и пастью, идет?
Стив мог много чего сказать о том, что ему еще нужно отрастить, помимо фильтра, но то ли эффект газа сходил на нет, то ли он сам не слишком хотел (точнее, совсем не хотел) заострять внимание собеседника на некоторых мелких (Всего-то пять дюймов! О, он бы многое отдал за лишние полтора, а лучше — два чертовых дюйма) деталях, а потому он просто молча отступил в сторону, впуская Рамлоу, даже пропуская его вперед, чтобы полюбоваться задницей. Там было чем, уж себе-то Стив верил, как никому.
— Присаживайтесь, — все-таки произнес Стив, вовремя проглотив “на свою шикарную задницу”. — Слушаю.
Рамлоу сухо затараторил, сдержанно жестикулируя, озвучивая уже и так известные детали, что-то добавляя от себя, сверяясь с бумагами, и сознание Стива будто раздвоилось. Одна его часть внимательно анализировала информацию, отмечая нестыковки, неточности и вычленяя всех “сов, натянутых на глобус”, как говорил Баки. А вторая отмечала широкий разворот плеч Рамлоу, пыталась подобрать цветовое сочетание, четко передающее оттенок его кожи (марс коричневый светлый, белила, английская красная и, может, кармин, немного тициановой желтой и охры, главное — с желтой не перестараться. Может, заменить ее неаполитанской желтой, у той более южный, экзотический оттенок, им хорошо писать августовское море), любуясь разрезом глубоко посаженных темных глаз, живой мимикой. На бицепсы, обхватом перегонявшие бедра некоторых даже тренированных мужчин, он старался не смотреть, но выходило откровенно плохо. Тонкая ткань форменной футболки едва не лопалась на рельефных буграх, приводя Стива в состояние легкой невменяемости.
Обычно он лучше себя контролировал, но когда Брок по привычке спросил, что он обо всем этом думает, именно вторая часть сознания (или подсознания?), которой он разбирал тактико-технические характеристики подчиненного, вдруг взяла верх, а потому он раньше, чем сообразил заткнуться, ответил:
— Думаю, что у вас потрясающая задница, Рамлоу. Это не относится к делу, конечно, но каждый раз, как вы попадаетесь мне на глаза со стаканом кофе, я думаю о том, что его легко можно было бы на нее поставить.
Глаза у Рамлоу стали огромными, а Стив со странным спокойствием сосчитал, что горизонтальных морщин у него на лбу ровно три. Очень симпатичных таких оливковых складочек, не позволяющих его шокированным бровям добраться до линии волос (марс черный, немного кобальта и охры. Кобальта — совсем чуть, на кончике мастихина, для оттенка).
— Развей мои сомнения — мало ли, галлюцинации у меня — ты замечаешь форму… моей жопы?
— И оттенок кожи. И форму губ. Хотел бы сказать, что наслаждаюсь чисто эстетически, как художник, но это, к счастью, не совсем так.
— К счастью.
— Ранняя импотенция, надеюсь, никогда меня не коснется. А смотреть на это все и оставаться равнодушным… я не настолько художник. О чем ты так напряженно думаешь?
— Вообще не думаю. Сижу охуевший. Нет, одна мысль все же, есть. Какого хуя ты молчал и не откусишь ли мне голову завтра, как очухаешься.
— Видишь ли, Рамлоу, то, что у меня, как ты выразился, отсутствует фильтр между мозгом и пастью, не означает, что отсутствует мозг. Завтра я, конечно, пожалею о том, что вывалил это все на тебя, в конце концов, это домогательство подчиненного и злоупотребление служебным положением. Но правдой от этого сказанное быть не перестанет.
Рамлоу почесал бровь (интересная форма, плоская кисть, шестерка, синтетика) и собрал свой отчет обратно в папку. Стив ничего особенно от него не ждал, но и долго жалеть о пролитом молоке не собирался.
— Так может, того… — осторожно произнес Рамлоу, будто Стив был террористом-смертником с неустойчивой психикой, — хрен с ней, с субординацией?
Стив подпер рукой щеку, ненавязчиво пытаясь закрыть рот, но все равно выдал:
— А вот с хреном, Рамлоу, у нас проблемы.
— Слушай, Кэп… Роджерс, чтоб тебя… — Рамлоу нервно провел ладонью по волосам, похоже, понятия не имея, какое действие вид его напряженных бицепсов оказывает на Стива. Да будь у него член хоть на дюйм длиннее, Рамлоу бы уже лежал на этом самом столе. Но в ушах еще звучал смех Мари. Идеальная память сохранила все: и то, как она, красивая, кудрявая, зажимала ладонью ярко накрашенный рот, пытаясь сдержаться; как милосердно пыталась его утешить, уверяя, что то, что у него так и не выросло после сыворотки (единственное, что не выросло), это “среднестатистически” и “в пизде королек” (да и покоробившее его ругательство память тоже сохранила); как извинилась, объяснив, что это она “испорченная и любит побольше”, а он ни в чем не виноват. Стив и не ощущал вину, только стыд, от которого хотелось провалиться. Она даже предложила ему минет, но Стив боялся, что просто не сможет достичь нужной кондиции. — Стив? Я понимаю, что у тебя там наверное такое отросло, что ты в обморок падаешь, когда оно встает…
Стив вздохнул. Еще один “испорченный любитель побольше”.
— Если у меня встанет, ты даже не заметишь, — раньше, чем успел заткнуться и как-то иначе сформулировать свою проблему, выдал он. — Как выразилась одна дамочка, “только в зубах поковыряться”.
Рамлоу открыл рот. Закрыл. Снова нервно провел рукой по волосам и облизал губы. Стив смотрел, как его язык плавно прочерчивает влажную дорожку по тонкой верхней губе, и почти ощутил его вкус — горьковатый от кофе и сигарет, и в то же время — пряно-сладкий, как фруктовый чай.
— Да уймись ты, — в который раз повторил Стив, обращаясь, конечно, не к Рамлоу. — Боже, какой рот. Там бы ты точно поместился целиком.
— Кто? — хрипло спросил Рамлоу, распахивая мокрые губы, и Стив еще успел подумать, что завтра уволится к чертовой матери, если сейчас не возьмет себя в руки и таки споет гимн, потому что даже у Рамлоу должен быть предел переносимости чужих странностей.