— Мой член, — вместо “О, скажи, видишь ты в первых солнца лучах, что средь битвы мы чли на вечерней зарнице?”* ответил Стив. — В тебе. В твоем… рту. И не только там. Будь он хоть на дюйм длиннее, я бы попытался еще полгода назад.
— Член, — глупо повторил Рамлоу, и, судя по выражению его глаз, мозг у него уже отключился. Иначе как он мог дальше произнести: — Во мне. Твой член.
— Мой член. Все пять дюймов, — Стив закрыл ладонью рот, но было уже поздно: Рамлоу расплылся в такой идиотской улыбке, что взгляд невольно упал на календарь — вдруг у него еще и с памятью проблемы, и Рождество наступило вот только что.
— Пять дюймов, — хрипло произнес Рамлоу, снова облизав губы: тонкую, как лук кочевника, верхнюю и развратно-пухлую нижнюю, в которую, если бы не кое-какой любитель гимнов, Стив бы уже жадно впивался зубами. Вылизывал ее языком. Посасывал, как дольку сочного апельсина. — Черт, Роджерс, ты это вслух говоришь. Про лук и апельсины. Поэтому я тоже скажу. Давай трахнемся?
Неловкость вдруг пробилась сквозь плотный слой странного пофигизма, который Стив отрастил, когда понял, что просто не может закрыть рот и промолчать как обычно, поэтому он развернулся в кресле в противоположную сторону и встал. Надо было как-то разрулить это все, но как — он понятия не имел. Наговорил такого, что критика проекта “Звезда” и предельно честный отчет о сегодняшней операции, надежно запертый в сейфе, были цветочками по сравнению с теми ягодками, которыми он сейчас пытается накормить Рамлоу.
— Не думаю, что это хорошая идея, — начал он, но предательски расслабленный мозг вдруг подкинул ему картинку: Рамлоу ест клубнику у него с ладони. Обхватывает сочную ягоду губами, чуть сдавливает, глядя прямо в глаза, и… Оставалось надеяться, что хотя бы про ягоды было не вслух.
Рамлоу оказался рядом с такой стремительностью, что впору было заподозрить у него наличие сыворотки в крови. Ну, или газ все-таки дал Стиву по мозгам настолько, что сильно затормозил реакции. Потому что очнулся он только когда чужая горячая ладонь накрыла член через плотную ткань форменных брюк. Хотелось сказать, что там уже было тесно, но это было бы явным преувеличением — крой новой формы был довольно свободным, члену Стива было не под силу выбрать там все свободное пространство и причинить серьезное неудобство. Но Рамлоу, похоже, это не волновало. Он жадно смотрел снизу вверх, продолжая поглаживать член (Он же чувствовал его размер, верно? Конечно, сложно почувствовать что-то, что можно полностью накрыть ладонью, но и совсем не заметить невозможно — не настолько там все плохо. Не настолько же?)
— Рамлоу, — попытался остановить его Стив, не совсем искренне, впрочем. Он очень хотел секса. Наконец-то с мужиком. Наконец-то с тем, кого облюбовал сам, о ком думал каждый раз, как позволял себе расслабиться. Но стыд захлестывал с головой. Неловкость, страх. Стив мало чего боялся. Вернее, он не боялся ничего, по чему можно было бы врезать щитом. Сейчас же он будто снова оказался со спущенными штанами в небольшом гостиничном номере, и Мари, еще минуту назад горячая, возбужденная, насмешливо вздергивает брови и пытается сдержать смех.
Он и после оказывался со спущенными штанами в гостиничных номерах, и каждый раз ждал первого оценивающего взгляда, как жалящего удара кнута. С Рамлоу он это переживать не хотел. Не на службе. Не с подчиненным, не…
— Громко думаешь, — хрипло произнес Брок и сжал его пародию на член. Может, тот и был маловат, но чувствительность у него была самая обычная — человеческая. И крепкая фиксация на том самом мужике, который, облизывая губы (кармин, английская красная, белила, и наверняка что-то из коричневого, умбра или сиенна?), без тени насмешки смотрел на него, будто ждал чего-то. Официального разрешения? Предложения руки и сердца? Руки и члена? Руки на члене?
— Тут не место, — смог выговорить Стив, но Рамлоу (Брок? Тот, кто трогает за член, определенно должен быть Броком, а не Рамлоу и уж тем более не лейтенантом Рамлоу), хмыкнув, толкнул его к дивану.
Стив был сильнее. После сыворотки он всегда был сильнее, и иногда ему это действительно мешало. Как сейчас. Потому что Брок знал, что Стив сильнее, все знали, и уж тем более сам Стив знал.
Только члену, этому пятидюймовому гаду было все равно, кто там и что знает. Он собирался снова втравить Стива в неприятности. Он уже втравил его. Второй раз он точно провалится от стыда.
— Ну чего ты? — хрипло спросил Брок. — Ты хочешь, я хочу, в чем проблема? Конец рабочего дня у нормальных людей, пятница, все расползлись давно, один ты тут сидишь, как сыч. Давай, Стив, сил никаких нет. Сначала ты около умывальника в одном полотенце, потом ты с каменной мордой заявляешь, что у меня охуенная задница, а теперь на упор встал из-за ерунды. Ну, подумаешь, в кабинете.
— Ну, подумаешь — маленький член, — раньше, чем даже подумал захлопнуть рот, произнес Стив.
— Да блядь же, — выругался Рамлоу и резко опустился на колени. — Он охуенный, я уверен. Роджерс, у меня жопа узкая, сколько ни еби, я подставляться лет в двадцать перестал, потому что заебался садиться с трудом после таких вот “деятелей”, гордящихся своими конскими хуями. Каждый раз как на пирамиду Хеопса натягивался. Нахуй. Вот просто нахуй. Я и тебя задирать опасался, потому как вдруг ты мне не дашь, а хуй у тебя под стать всему прочему? Да меня ж разорвет. От жадности. Потому что хотелка хотелкой, а жопы у меня запасной нет, — он гладил и гладил его бедра, глядя снизу вверх, а Стив стоял, чувствуя себя трусливым закомплексованным идиотом, и наблюдал, как глаза Брока из коньячных становятся почти шоколадными — за пуленепробиваемым стеклом кабинета садилось солнце, не желая, видимо досматривать до конца этот ситком.
— Если не соглашусь, пожалею. И соглашусь — наверняка пожалею, — вслух произнес Стив, и погладил Брока по волосам. — Как думаешь, лучше сделать и жалеть или не сделать и все равно жалеть?
— Лучше дать мне отсосать, потом расслабиться и балдеть, Роджерс. Стив?
— Стив, — с трудом выдавил он, потому что чужая смуглая ладонь на ширинке явно не располагала к лишнему политесу.
Брок ухмыльнулся и аккуратно, медленно, продолжая смотреть в глаза, расстегнул на нем брюки. Стив хотел зажмуриться, провалиться сквозь землю, и в то же время внутри что-то плавилось от того, как Брок смотрел. Стыд выгорал, развеивался, как запах растворителя, густо перемешиваясь с сочными красками возбуждения. Стив не мог закрыть глаза. Хотел и не мог, несмотря на то, что чувствовал, как пылает лицо. И что Брок видит его таким: непривычно нерешительным, готовым сдаться.
— Не на войне, Стив, — неожиданно мягко напомнил Брок и потянул вниз форменные брюки, милосердно оставив белье. — Расслабься. У тебя тут все хорошо.
Продолжая смотреть в глаза, он обхватил губами головку, прямо через влажную от натекшей смазки ткань белья, и сжал ее, горячо выдохнув, лизнул и, наконец, прикрыл глаза, будто от удовольствия.
— Я сделаю приятно, — пообещал Брок, и Стив, зажмурившись, почувствовал, как прохладный воздух коснулся разгоряченной кожи, услышал вздох, а потом горячий язык провел от мошонки до головки, надавил на уздечку, заставляя задохнуться, и Стив не заметил, как, вцепившись Броку в волосы, притянул его ближе, вжав лицом в пах.