Джонни приблизился и вырвал телефон из рук. Он едко рассмеялся, увидев контакт «Засранец».
Да, я, слава богу, не переименовала на «Ави», «Натанзон». Маленький родной городок Ави и МакНила. Такие разные. Животное, монстр и умник. Небольшая вероятность, что МакНил мог знать Ави. Поэтому, несмотря на оцепенение от ужаса, я выдохнула с облегчением. МакНил всё еще не имел понятия, с кем я провела ночь. С кем собиралась уехать из города…
— Ах ты лживая тварь! — сунул трубку тот, кто держал меня мушке. — Отправляй! Живее! — рявкнул он.
Самый страшный, печальный звук из всех в целом мире! Тихое короткое жужжание. Да! Я отправила сообщение с чувством, что спасала Ави. Нет! Что я убивала его! Из глаз хлынули слезы, а грудь сдавило от чудовищной, лютой боли.
— Ты, шлюха, будешь сидеть здесь до тех пор, пока не осознаешь всё! — Джонни схватил меня за мокрые волосы и с силой ударил головой о спинку кресла. Жжение кожи. МакНил вырвал клок волос, который прилип к его проклятым пальцам. Монстр с брезгливым видом плеснул кистью руки, желая избавиться от «трофея».
Безмолвие. Я не могла произнести ни слова. Я не закричала ни в тот момент, когда он вытаскивал за шею из душевой, оставляя новые синяки поверх старых, ни когда он буквально впечатал меня голую в кресло, двинув в живот кулаком. Я расплакалась лишь тогда, когда он принудил отправить письмо моему мужчине…
Чувство полной безысходности! Джонни не собирался отступать. Он сыпал угрозами, обвинениями и клялся, что не позволит покинуть город. Что он найдет меня даже у черта в заднице. И да! Он убьет вовсе не меня, а «Засранца».
— Хорошо, Джонни. Я останусь с тобой. Даю обещание, что никуда не уеду, — спокойно произнесла.
Зияющая дыра в груди! Пустота. Никакой радости, света, перспектив, теплоты. Единственная и последняя ночь с Ави — мое счастье, такое огромное и такое крохотное. Несколько часов тихого блаженства, которые проклятый Джонни не мог отобрать. «Он мог выбить воспоминания из моей головы лишь с выстрелом из револьвера», — мысль об этом не позволила сердцу остановиться от горя. По шее стекали ледяные капли. Они — как символ того, что всё кончено, и у меня нет иного выхода, кроме как доживать жалкую, томительную, мучительную жизнь с Джонни МакНилом.
— То-то же, крошка! — победоносно оскалился проклятый МакНил. — А теперь дуй-ка в постель. И, уж не обессудь: я не собираюсь быть ласковым котиком. Я, мать твою, выбью из тебя всю дурь. И ты отсосешь мне, усвоила?! Возьмешь ртом так глубоко, как еще не брала. Так что смотри не задохнись. Дыши носиком, моя ты девочка…
Чудовище сунуло пистолет за пояс джинсов, сняло футболку, бросив ее на пол, и потащило меня в спальню…
Швырнув меня на постель, МакНил добавил:
— А знаешь, что еще, шлюха?! Я решил привнести новизну в нашу житуху. Да-да, сперва, я заделаю тебе ребеночка. Ты ведь этого втайне хотела: стать мамашей?
Я зажмурилась и напряглась всем телом…
Глава 39
— Эй, Джонни! — тарабанил я в дверь, подозревая, что ублюдок засел в квартире, которую покинула Файн. — Эй! На пару слов, МакНил!
Да. Я решил вернуться в город.
Сидя в ресторане при аэропорте, я пил виски и никак не мог оправиться от ужаса раннего вечера…
Гаденыш-МакНил, который сломал и сломил Уну. Твари Питтерсы. Она потеряла веру в мужчин. Она не захотела связывать себя новыми отношениями, опасаясь, что снова будет страдать. Она боялась, что я разлюблю ее, брошу, вдоволь наигравшись и получив причитающееся.
До меня дошло! Уна Файн отвергла меня из-за того, что негласно поставила на себе крест. Увы, мне не удалось вытащить ее из того мрака. И я дал-таки себе слово не разыскивать ее, не давить, упрашивая остаться со мной. Но ее мог найти ублюдок Джонни, чтобы снова терзать.
Фестивус. Традиции. Битва с главой семейства. Решение вернуться, чтобы каким-то образом положить Джонни на лопатки. Угрозами или схваткой в кулачном бою. Будучи слабее его физически, я надеялся, что МакНил напился из-за расставания с Уной, и это будет преимуществом для меня. Никакого четкого плана. Я собирался уделать МакНила.
Да что уж там, черт! Я был не прочь захлебнуться собственной кровью и выбитыми зубами. Выбитый из меня дух перстнем-печаткой МакНила. Выпущенные наружу душевные муки и отчаяние — тоже ведь недурной вариант. При любых раскладах тот поздний вечер должен был закончиться «праздничным ужином» диковатого Фестивуса…