Осенью Золотарёва и Коздобу забрали служить в армию, и я перешёл через некоторое время жить к в комнату к Саше Мялову, нашему сокурснику из параллельной группы. Он был на тринадцать лет старше меня, прошёл войну разведчиком от Сталинграда до Берлина и имел множество боевых наград, которые никогда не одевал. Его крупное удлинённое лицо было изрезано глубокими морщинами, и выглядел он на много лет старше, чем на самом деле. О войне он ничего не рассказывал, как я ни допытывался, а только рассказывал как он участвовал в параде Победы в Берлине, которым командовали Жуков,
Эйзенхауэр, Монтгомери и какой-то французский генерал. Отбирали солдат на парад при наличии не менее трёх наград и не ниже 180 см ростом. Собрали их на каком-то острове на венгерском озере Балатон, где советские участники парада проходили тренировки. Здесь Сашу ожидало такое удивление, что чуть ли не вызвало у него шок. Он увидел на груди дивизионного писаря, не принимавшего участия в боевых действиях, столько наград высокого достоинства, сколько не было у многих прославленных героев. Не было у него только Ордена
Ленина и Звезды героя. Оказывается, тот вписывал себя в наградные реляции, и под общую неразбериху получил много наград. Саша не стал на него никому докладывать, а только после разговора с ним: "Плюнул в его поганую морду, а пачкаться о него не захотел. Из-за таких как он ложится тень на всех нас, поэтому я никогда не одеваю свои награды". Привёз Мялов из Германии только шерстяное одеяло, которое он прожёг утюгом, фарфоровую трубку-чубук и колоду игральных карт с хорошенькими девушками в мини одеждах. Это были все его военные трофеи.
Саша был обладателем проигрывателя патефонных пластинок и покупал одинаковые пластинки по две-три штуки сразу. На мой вопрос, зачем он это делает, Саша смеясь ответил, что когда напьётся, бьёт пластинки об стенку. А так есть надежда, что пластика с любимой песней останется целой. Иногда он приносил водку домой и,выпив полбутылки, прощался.
– Ты что уходишь сейчас?, – спрашивал я
– Нет, просто я сейчас выпью и уже тебя не буду видеть. Так что до свидания..
Потом ещё некоторое время слушал музыку, бил пластинки и засыпал.
Саша работал на стройке, которую строили заключённые и однажды пришёл пьяный со слезами. Оказывается, его, проливавшего свою кровь на войне, ударил по лицу рабочий "зэк".
Саша почти каждый день приходил выпивший и однажды, в марте 1956 года он пришёл трезвый, но выглядел как пьяный. Широко раскрытые удивлённые глаза, сбивающаяся речь.
– Что с тобой, Саша?
– Всё. Конец света. Сталин-враг народа.
Так я узнал о ХХ съезде Компартии, на котором Хрущев разоблачил культ личности.
Боже мой, сколько у нас было "врагов народа", которых потом делали кумирами и наоборот, сколько было и сейчас есть сволочей, приносящих только вред и ходящих в героях.
В апреле приехала в гости ко мне моя мама. Когда она зашла в комнату, то сказала, что нужно вытирать ноги, выходя и нашей комнаты на улицу, так чисто было у нас в доме.
К сожалению, у мамы на следующий день случился острый приступ аппендицита и её забрали в больницу. Операцию делать было нельзя из-за сильного перитонита и ей делали блокаду его. Лечил мать врач по фамилии Бердичевский. Он бы из Кировограда, и был племянником известного кировоградского хирурга с такой же фамилией. Через дней десять маму выписали, я уволился с работы и вместе с не мы уехали в
Кировоград..
Я получил отпускные, зарплату, и немного денег у меня оставалось от ранее заработанных, и мы в московском ГУМе купили мне бобриковое пальто, а в гастрономе накупили продуктов, которые ели уже дома..
Особенно мне понравился копчёный сом. Я его больше никогда не ел.
Побыв несколько дней дома, я через маминого троюродного брата
Семёна Котлярова, работающего заведующим общим отделом Облисполкома, устроился на работу в Облремстройтрест, где меня направили работать мастером на строительство детской библиотеки., что стоит на улице
Шевченко.
Я пришёл на самое начало этой стройки. Единственным механизмом был экскаватор на базе трактора "Беларусь". Другим подъёмным устройством был кран "Пионер". Это по сути была электрическая лебёдка с полутораметровой стрелой, поворачивающейся вручную. Все работы по переноске грузов также выполнялись вручную, вернее вножную.
Но работать было интересно. Архитектором библиотеки был Владимир
Александрович Сикорский, очень приятный человек, преподававший по совместительству с основной работой архитектуру у нас в техникуме.
Он был интересным интеллигентным человеком и мне было приятно с ним общаться. Как-то он рассказал мне, что ему предложили быть главным архитектором западно-украинского города Кржополь, но он отказался только из-за не совсем благозвучного названия. Позже Сикорский работал в Киеве, был инициатором строительств музеев архитектуры под открытым небом и руководил ними по линии Госстроя УССР.
Сикорский заложил интересные решения в наружный облик и кирпичную кладку здания. Так впервые в Кировограде ним запроектирован наклонный цоколь библиотеки, придающий зданию вид непоколебимого, устойчивого, полукруглое крыльцо, позже разрушенное. железобетонное перекрытие над подвалом в разных уровнях, боковые эркеры и т.д.
Но строилось это небольшое здание в муках.
Я и сейчас с ужасом вспоминаю на какой риск шло руководство треста и мой непосредственный начальник прораб Савелий Романович
Клейнер, когда копался фундамент под восточную стену здания, а сверху, на десятиметровой высоте вертикального, не закреплённого котлована стоял сарай Облпотребсоюза. Грунт под самым основанием был песчаным и мог в любую минуту обрушиться и похоронить под собой десяток рабочих. Савелий Романович был в это время на сессии в
Одессе (он учился заочно в институте), а главный инженер Дряпико уехал в командировку, рассчитывая таким образом уйти от ответственности в случае несчастья. Вряд ли ему бы это помогло, потому как я освобождался в течении трёх лет после окончания техникума от уголовной ответственности за нарушения по технике безопасности.
Я же, понимая, что мне также не избежать ответственности моральной, залез в котлован и был там вместе с рабочими, руководя буквально каждым их движением и держа себя в руках, сдерживая, от страха волной подступающему к горлу и вызывающего тошноту. Я и сейчас чувствую холодок в ногах и сжимающее грудь волнение от тех переживаний. Гораздо труднее переживать за жизнь других людей, чем за свою собственную А может я сейчас лицемерю? Не знаю.
Но судьба смилостивилась к нам и особенно к тем людям, которые работали в котловане.
На месте строящейся библиотеки во время войны был лагерь для советских военнопленных. Мы находили там полуистлевшие документы, остатки ботинок, сапог ремней, а однажды нашли истлевшие документы, наверное закопанные от немцев, како-то младшего политрука. Наверное он надеялся после войны найти их там, потому и завернул их в резину от камеры автомобиля. В свёрточке находился партбилет, служебная книжка, письмо жены или невесты и их совместная фотография. Я отнёс эти документы в наш краеведческий музей, а там удивились, зачем я их принёс. Со словами: "У нас этого добра хватает", – у меня их взяли, но я потом много лет жалел о том, что сам не попытался найти родственников или даже самого политрука.
Выкопали мы неразорвавшийся.стопятидесятимиллиметровый неразорвавшийся снаряд. Я позвонил в военкомат, чтобы они его забрали, но мне там дежурный ответил, что все сапёры находятся на разминировании и прислать некого. И сказали мне перенести снаряд в тень, накрыть чем-то, а они за ним приедут. Я дал команду разнорабочим перенести снаряд, но один из них, пьянчуга Иван
Иванович сказал: "Сам пэрэносы. А я щэ пожиты трошкы хочу" Мне не раз приходилось брать в руки неразорвавшиеся боеприпасы, но сейчас захотелось сохранить имидж начальника, и я предложил другим убрать.
Но никто, конечно, не боялся, но уже сыграло стадное чувство неповиновения, и все смотрели на меня, как я найду выход из положения. Я тогда спрсил Иван Ивановича хочет ли он выпить? Тот загорелся: