— И все-таки на душе праздник, товарищи, а если взглянуть на отца семейства Николая Ивановича, то двойной! — шумно сказал Маркитан.
Рудаков кивнул на Ладченко.
— Наш счастливый папаша что-то хмурится…
— Как же не хмуриться, если портит мне праздник наш уважаемый секретарь горкома, — шутливо пожаловался он. — Свой же человек, а жмет: запчасти для сеялок-веялок делай, кузнеца в колхоз посылай…
— Ну, наконец-то прорвало, — весело воскликнул Леонтьев. — Смелянского, Грошева, Тюрина временно отдавал я — смолчал. Зою Сосновскую в горком насовсем отдал — смолчал…
— Смолчал. А чего это мне стоило — молчать без шумной разрядки?
— Научился для пользы дела молчать. Кстати, кузнеца в колхоз отправил? — поинтересовался Леонтьев.
— Отправил. Можно сказать, от сердца оторвал.
— Набирайся мужества. Завтра придется и еще кого-нибудь отправить и не на недельку-другую, а до конца войны.
— Андрей Антонович, разъясни, пожалуйста, о чем речь, — забеспокоился Рудаков.
— Получено решение бюро обкома о создании в городах и районах отрядов коммунистов-добровольцев для фронта. Будем создавать наш новогорский.
Помрачневший Рудаков озабоченно сказал:
— Колхозам помогать надо, людей в Левшанск и на фронт отправлять будем… А с кем остаемся?
— С мастеровыми людьми, Константин Изотович. И не прибедняйся. Ремесленное училище действует, такие, как Макрушин, Грошев, Тюрин, остаются на месте. На Бориса Дворникова, Вячеслава Тихонова и иже с ними положиться теперь можно. Женщины заводской охраны службу несут не хуже мужчин, девушки в сборочном работают исправно. Что тебе еще нужно? — Помолчав и пройдясь по кабинету, Леонтьев добавил: — Веление времени таково: люди будут уходить воевать, а завод остается, и наша главная задача — чтобы он работал в полную силу. Другого не дано!