Она начинает нервно болтать ногой, откидывает сумку в сторону и пару раз вздыхает, будто собираясь что-то ответить. Потом её зрительная война сворачивается, она смотрит на Билла как на врага народа, и уже спокойно говорит:
- Делайте, что хотите, я так… - девушка делает неопределённый жест рукой, и Диди улыбается.
Мне кажется, или он находится под гнётом этой чересчур умной леди? Может, я попал в такую ситуацию, а может, у них так всегда. В любом случае, надо пытаться это исправить, потому что такое давление с её стороны никуда не годится. Истерику бы ещё устроила.
- А у меня есть торт, - расслабившись, сообщает хозяин квартиры.
- И ты молчал?
Он уходит на кухню, и ему вдогонку летит подушка от меня. Я оглядываюсь на Аниту с Диди и уношусь на кухню вслед за Биллом, рассудив, что они сейчас очень не против поговорить между собой. Вот пусть обсудят, может, мнение Диди будет высоко оценено.
На кухне я останавливаюсь позади Билла, который режет торт. Он немного поворачивает голову, убеждаясь, что это я, и тыкает меня чистой ложкой в живот.
- Это за что?
- Это просто так. Не обращай внимания, ты не первый под обстрелом.
Значит, гнёт тут конкретный. Нет, серьёзно, им стоит собраться вместе и обсудить такое положение вещей, не дело же, когда один человек постоянно решает вопросы относительно других людей.
- По-моему, это слишком.
- Не суди её строго, она на самом деле хорошая девушка, просто со своими тараканами. Анита всегда сдаётся, просто нужно перетерпеть период возмущения.
Билл отрезает маленький кусочек, намереваясь съесть его, а я бесцеремонно отнимаю и блаженно мычу, пережёвывая.
- Какой вкусный торт. Может, я его порежу?
- Иди ты, - Билл шутливо отталкивает меня, и я падаю на выдвинутый из-за стола стул.
Мне тут же бросается в глаза Анита, стоящая в дверном проёме и молча за нами наблюдающая.
- Подглядывать нехорошо, - замечаю я, облизываясь, и стягиваю у Билла ещё кусочек.
Она оценивающе смотрит на эту картину, но ничего не говорит. Свет приглушённый, горят только маленькие светильники, поэтому ничего обличительного тут увидеть не получится, только если очень постараться. Вот она и старается, по всей видимости. Билл тоже оборачивается к ней и вопросительно поднимает бровь.
- Значит, все правду говорят?
- Какую? – Билл машинально берёт ещё один кусочек, но этот я не вырываю.
Он как-то режет мелко, осталось туда зубочисток напихать и есть.
- Билл, а ты ещё мельче не мог порезать? – совершенно не в тему спрашиваю я.
На мой вопрос никто не реагирует, только Билл как-то странно бьёт меня по руке, то ли отмахиваясь, то ли предотвращая дальнейшее таскание торта.
- Ну, что Том - гей.
Я очень неудачно улучил момент, чтобы стянуть ещё один кусочек, и теперь кашляю, подавившись. Билл отмирает и принимается настукивать по моей спине, а мой концерт меня уже начинает раздражать. Я никак не могу откашляться; Анита стоит с видом зомби; а Билл всё стучит с застывшим выражением лица.
- Что тут происходит? – в этот дурдом заходит и Диди.
- Ничего, - коротко бросает Анита.
Диди присаживается за стол и тоже принимается за торт. Билл прекращает заниматься моим спасением и ревностно оглядывает, сколько торта уже съедено. Потом как-то обречённо махает рукой, садится и, накалывая куски на нож, спокойно ест. Я отхожу от своего кашля и приглашаю Аниту за стол:
- Мы, кажется, не пойдём в гостиную. Может, чая налить или кофе?
- Давно ты тут… - Феллер не договаривает, так как в неё впиваются три пары глаз, причём с не самым миролюбивым взглядом.
Она пожимает плечами и тихонечко присаживается. Эти посиделки меня даже не смущают. Посреди стола стоит торт, вокруг стола сидим мы вчетвером, и этот самый торт поглощаем. Все едят руками, Билл всё так же накалывает на нож. Когда половина съедена, он вдруг вскакивает и подходит к холодильнику.
- Я забыл, сок же есть.
- Не яблочный, случаем? – это уже рефлекс, пора сворачивать свою яблочную кампанию.
- А что ты имеешь против яблочного? – как будто с претензией интересуется Анита.
- Виноградный.
- Я ненавижу яблочный.
Один Диди спокойно уминает лакомство, не обращая внимания на наши препирательства. Если бы здесь не было Аниты, я бы спросил, как у них с Франци дела, но при Феллер мне как-то неудобно. Она сковывает мои действия, и я должен научиться преодолевать это, иначе так и буду сидеть да слушать, что ещё хорошего мне наговорят.
Билл разливает сок по стаканам, и наша сухомятка для желудка заканчивается благополучнее, чем начиналась. А вот молчание не прекращается, мне в какой-то момент даже думается, что это из-за Аниты, но потом я понимаю, что не из-за неё, а из-за того, что она, да и все здесь присутствующие, похоже, про меня думают.
- Диди, а как у тебя дела? – всё-таки спрашиваю я.
Феллер, как грозная мамочка, мгновенно поворачивается ко мне.
- А тебе какое дело?
- Да прекрати ты! – неожиданно для всех орёт Диди. – Том, пойдём, она не успокоится. А вы разговаривайте, сколько душе угодно. Знаешь, Анит, на тебя никто так не реагировал, когда ты сказала про… - он вовремя замолкает, но Анита выглядит подбитой.
Мы с Диди выходим, а я думаю, что он сейчас сказал больше слов, чем с момента их прихода. Оставляем этих двоих на кухне, а сами закрываемся в спальне Билла, где царит почти творческий беспорядок. Постель разобрана, кое-как накрыта пледом. Мы с Диди одинаковыми взглядами осматриваем этот хаос, но оба никак не комментируем и садимся на полу за неимением лучшего. Есть один стул. Но он один.
- Не обращай на неё внимания. Она иногда ведёт себя так, как будто Билл – её сын, а она – деспотичная мамаша. Сейчас он ей мозги вправит, успокоится.
- А что она так отреагировала-то?
Вспоминаю, что я ей сказал первым делом, когда открыл дверь, и едва сдерживаю улыбку. Может, в этом и есть весь корень зла?
- Она тебя не жалует, - просто отвечает Диди. – Вообще-то я тоже, - опомнившись, добавляет он, но с улыбкой, давая понять, что период «нежалования» отошёл в прошлое.
- Надеюсь, Билл её всё-таки вразумит, - задумчиво говорю я. – Ну, рассказывай, у тебя как? – звучит не слишком фамильярно?
Диди сглатывает и отворачивается. Со стороны кажется, что он чувствует вину, хотя я практически уверен, что впечатление это обманчиво. У него очень интересно чувства внешне отображаются, как будто негативом.
- Да никак. На следующей неделе идём с Франци заявление подавать.
Я испуганно пялюсь на него. Может, мне эта реплика послышалась, а?
- Какое заявление?
- То самое, - с расстановкой произносит Диди.
Вид у него обречённый, и я понимаю, что в гостиной и на кухне он поразительно держался, не пуская свои переживания в общие толки.
Мне даже дыхание перехватывает. По нему не просто видно, что он уже похоронил себя, это волнами от него исходит.
- А Франци не замечает, что ты как бы против?
- Я не знаю. Мне кажется, она ничего кроме себя не замечает. Такое впечатление, что ей даже нравится. Уже решила, что отодвинет дальнейшую учёбу куда-нибудь подальше, а пока займётся семьёй.
- А тебе что делать? – я почти кричу.
Диди пожимает плечами и качает головой. Изнутри рвёт, хочется предложить ему что-то радикальное.
- Не делай ошибок, - предпринимаю я попытку. – Ты потом тысячу раз пожалеешь, это глупо.
- Глупо, а вышло вот так серьёзно. Что я ей скажу? «Катись-ка ты со своим ребёнком куда подальше, мне это не нужно»?
Он чересчур ответственен, и этот барьер не даёт Диди идти по пути, который удобен ему. Как будто им будет очень хорошо, если они женятся, станут жить в несчастливом браке и чёрт знает как воспитывать ребёнка вместе со своими родителями.
- Знаешь, это честнее. Платят же алименты. По-моему, лучше расставаться с деньгами, чем с нормальной жизнью и будущим.