— Я сделаю всё, что скажет мистер Арчи, — ответила Анна.
— Вот и хорошо. Арчи, поезжай с ними и по дороге всё объяснишь.
Я кивнул, поднялся к себе, переоделся и снова спустился вниз.
Глава 17
Проводив мисс Маттеи и Анну в дом на Парк-авеню, где Мария служила экономкой, я вернулся на Тридцать пятую улицу. В кабинете Вулфа уже было темно. Он ушёл к себе, а меня ждала записка:
«Арчи, узнай у мисс Барстоу, что побудило их испортить государственную банкноту США.
Я и без него знал, что мне придётся это сделать.
Памятуя о дьявольской изобретательности Мануэля Кимболла, я, вместо того чтобы сразу лечь спать, вышел в холл, надеясь увидеть полоску света под дверью спальни Вулфа. Но в холле тоже было темно.
Я на всякий случай вполголоса спросил:
— Вы уже спите?
— Проклятье, не приставай ко мне, — услышал я в ответ.
— Хорошо, сэр. Надеюсь, вы включили сигнализацию?
— Включил.
Лишь после этого я вернулся к себе и лёг спать. Был третий час ночи.
Утро выдалось пасмурное, дождливое, но меня это не огорчало. Я не спеша позавтракал, предупредил Фрица, чтобы держал входную дверь на засове, пока я не вернусь, взял плащ и берет и, насвистывая, отправился в гараж за машиной. Настроение ещё больше поднялось, когда я прочёл в утренней газете, что прокуратура Уайт-Плейнс склонна считать причиной смерти П. О. Барстоу укус змеи. Все прочие трагические детали и обстоятельства — не более чем совпадения и не имеют никакой связи с данным несчастным случаем. Меня так и подмывало позвонить Гарри Фостеру в «Газетт» и сказать, что теперь он может безнаказанно отпускать шпильки в адрес прокурора Андерсона. Что же касается меня, то я, увы, не мог себе этого позволить, ибо не знал дальнейших планов Вулфа в отношении окружного прокурора.
Ещё одной причиной моего хорошего настроения была исчерпывающая полнота информации, содержащейся в конверте, который Анна Фиоре ей одной известным образом умудрилась хранить при себе всё это время. При мысли о том, что конверт был при ней и в мой первый приезд на Салливан-стрит, но мне просто не хватило ума выведать у неё это, я готов был сам себя высечь. А может, это и к лучшему? Если бы конверт был передан Марии Маттеи, кто знает, как бы всё это кончилось!
Из центра города я позвонил в поместье Барстоу, а когда в половине десятого приехал туда, Сара Барстоу уже ждала меня. Прошло четыре дня с тех пор, как я видел её в последний раз. Я был поражён, как она изменилась: щёки её округлились, она распрямила плечи и перестала сутулиться. Я встал со стула, когда она вошла в знакомую мне комнату, на этот раз мрачную и серую, как день за окном, и пожала мне руку. Она сообщила, что миссис Барстоу здорова и доктор Брэдфорд почти уверен, что приступы не повторятся, а затем спросила, не хочу ли я выпить молока.
Я улыбнулся.
— Нет, спасибо. Как я вас предупредил по телефону, мисс Барстоу, на сей раз это деловой визит. Мой прошлый визит был светским, помните? Так вот, сегодня будем говорить о деле. — Я вынул из кармана десятидолларовую бумажку и протянул ей. — Ниро Вулф сформулировал свой вопрос к вам следующим образом: что побудило вас испортить юбилейную банкноту США?
Она с удивлением разглядывала банкноту, затем улыбнулась. Лёгкая тень на мгновение омрачила её лицо. Она, видимо, вспомнила об отце.
— Каким образом… где вы это взяли?
— О, у одного спекулянта. Откуда и почему здесь эти подписи? Это вы здесь расписались?
Она кивнула.
— Мы все поставили свои подписи. Я, кажется, вам уже говорила. Однажды, прошлым летом, Ларри и Мануэль Кимболл сыграли на пари партию в теннис. Я была судьёй на линии, а отец — рефери матча. Ларри проиграл пари и вручил мистеру Кимболлу проигранные десять долларов. Тот захотел оставить банкноту на память с нашими автографами. Мы сидели тогда на боковой террасе…
— Мистер Кимболл взял эту банкноту себе?
— Конечно, ведь он её выиграл.
— Это именно те десять долларов, вы уверены?