— Борода, — могут возразить, особенно те, естественно, кого это касается. — «Меридиан» когда строили? Четверть века назад.
«Борода». Есть такое шуточное стихотворение:
И далее — какие у них бороды и что в них можно было бы упрятать. Так вот ничуть не короче этих бород, вместе взятых, борода с приписками, и упрятано в них объектов ничуть не меньше по количеству и не дешевле по стоимости. И мягкого грунта вынимаем помногу, и подсыпку твердых материалов ведем еще в больших объемах, и дороги потом сдаются с оценкой «хорошо» в актах, а хороших дорог почему-то мало. И по сей день земля покрывает пухом чью-то нерасторопность, инертность, равнодушие, чье-то несоответствие занимаемой должности. Чье-то. Потому что никто еще за эти четверть века сам не пришел и не сказал: я не соответствую. И не скажет до двухтысячного года. И вряд ли скажет в третьем тысячелетии. И сидят часами рабочие, поглядывая на солнышко и гадая, отчего на нем пятна, и вынуждены в интересах производства мастера и прорабы вить из песка веревки рублевой привязи, чтобы удержать их, иначе посидят-посидят да встанут и уйдут по собственному желанию.
Приписки в интересах производства. Ну, не парадокс ли! А наличие парадокса означает несостоятельность аксиомы, хотя эту несостоятельность зачастую бывает трудно обнаружить, объяснить и тем более устранить. Но трудно еще не значит невозможно. Земля все покроет. Похоронен в ней будет со временем и этот парадокс.
Как бы там ни было, руководителям городских строительных организаций легче жить: есть штат, есть сметы, есть машины и механизмы, есть материалы, строительные нормы и правила, где расписано все «от» и «до», и объекты в несколько сот квадратных метров, только шевелись сам и подшевеливай других — и то не у каждого и не всегда получается. А что делать руководителям колхозов и совхозов, у которых не только сметы — и самого объекта в титульном списке не оказывается после его утверждения? Одна инстанция заставляет немедленно строить как первоочередной, другая вычеркивает как второстепенный. Должны же хоть в чем-то проявлять себя вышестоящие во всевозможных объединениях и отделах. И уж совсем в немыслимых переплетах оказываются хозяйства с двойным подчинением. Чтобы не перечислять казусы и парадоксы, порождаемые чрезмерным администрированием, напомню лишь одну грузинскую пословицу: «В деревне, где много петухов, утро начинается позже».
И вот когда все-таки наступает это утро, а наступает оно всегда внезапно, не сверху, не снизу — со стороны откуда-то, когда появляются две-три пары здоровых рук и просят работу, срочно изобретаются всевозможные хозспособы, и объект (фиктивно, разумеется) проходит не по статьям капитального строительства, а как текущий или средний ремонт. Тоже парадокс: ремонтируется то, что появится только после ремонта. Сначала состарился, потом родился. И кому и зачем это нужно? Бедные директора и председатели и пришельцы со стороны! И те, и эти сразу же начинают испытывать обоюдную неловкость и недоумение: во-первых, не каждому и не все едино ремонтировать несуществующее или создавать новое, лишь бы заплатили; во-вторых, оказывается, одной визы руководителя на заявлениях с просьбой принять на временную работу недостаточно, и с ними надо ехать за тридевять земель в районный центр за разрешением (личным!) начальника паспортного стола. Позвольте, а как быть со статьей Конституции (Основного закона) СССР о праве граждан на труд? Почему я должен еще у кого-то испрашивать разрешения, можно мне поработать в совхозе или нет?
— У нас такое предписание.
Чье предписание, я так и не понял. И на «Вы», и по имени-отчеству, и стул поближе к столу начальник этого паспортного стола в Аргаяше поставила потом, во второе пришествие. В первое к заявлению и визе директора недоставало ходатайства по установленной форме с моей стороны, а с ее стороны — элементарной формы обращения при исполнении служебных обязанностей: «ты», «куда» чуть ли не прешься, «сядь вон там». Там — это у противоположной стенки ее кабинета, а во всю стенку комнаты ожидания плакат со строками из «Стихов о советском паспорте» на фоне огромного солнца — «Читайте, завидуйте…» — и поодаль сам Маяковский, пытающийся разглядеть, что за пятна и отчего они на светиле.