В помещении царила тишина и прохлада. Экскурсанты роились, перемещаясь за гидами. Ирину не интересовала история написания ни "Сикстинской мадонны" Рафаэля, ни "Венеры" Джорджионе. Она прошла мимо "Денежной дани" Тициана и нашла, наконец, Дюрера.
Гравюры, именно такие, как представлялись по репродукциям - с четкими резкими линиями, передавали уверенность мастера, его убежденность в правоте и скрытую боль. Она ходила, расматривала их, возвращалась к уже виденым, а Вагнер все звучал в ней. Четкие облики героев Дюрера наполнялись сложной, мрачно-торжественной медью музыки, и оживали. Она начинала понимать, как рассудительные бюргеры и добропорядочные обыватели мирных городков вдруг взрывались фанатизмом похлеще молодчиков, учинивших "Хрустальную ночь".
Печальное осознание несовершенства человеческой природы наложилось на неостывшую размолвку с мужем. Тот ушел с Антоном, демонстративно надутый, высоко задрав красивую голову. Ирина вздохнула, потеряв желание идти дальше, настолько долгий и нудный разговор предстоял с Ермаковым. Музыка умолкла. Захотелось курить.
После сигареты настроение поправилось. Быстро и со вкусом съев горячую булочку с чашечкой капучино, она отправилась в свободный поход по залам, просто рассматривая картины. Очередные экскурсанты поднимались по лестнице впереди. Грузный старик с одышкой промахнулся тростью мимо ступеньки, завалился в ее сторону, столкнув вниз. Теряя равновесие, Ирина судорожно взмахнула руками, оступилась и услышала предательский хруст каблука.
-"Ну, все, отгуляла!"- воображение живо нарисовало картинку: скорая помощь, гипс, костыли и нудные нравоучения Степы. Набирая скорость, она падала навзничь, втягивая голову в плечи, ожидая боли, как вдруг ударилась обо что-то податливое. Падение замедлилось. Ее обхватили сильные руки. Это было парное приземление - она упала на живого человека, а не на лестницу, и они уже вдвоем съехали почти метр до конца пролета. Спаситель глухо охнул при ударе, видать, получилось жестковато.
Чувствуя и благодарность и неудобство (конечно, опять она попала в историю, сбила человека, хоть и не была причиной!), Ирина поспешно вскочила на ноги, едва не рухнув снова. Каблук приказал долго жить - валялся отдельно. Решительно сбросив туфли, она повернулась к спасителю и обомлела:
-Вы?!
-Вот это встреча, - кривясь от боли, навстречу распрямлялся Безруков.
Краска бросилась Ермаковой в лицо и, чтобы выгадать такие важные мгновения для приведения мыслей в порядок, она начала отряхивать его спину от мифической грязи. Ну, кто не знает, что в Германии запачкаться практически невозможно? Однако, проведя руками по чистому пиджаку раз шесть, Ирина успела собраться и встретила второй взгляд Виктора во всеоружии. Тут очень кстати подоспел инициатор "завала" со своей клюкой и церемонно начал извиняться перед ними, но обращаясь в основном к Ирине:
-О! Я приношу самые искренние извинения! Мои ноги уже не держат меня на земле так устойчиво, как прежде. Это единственная причина моей неловкости, молодая дама. Прошу простить старика Иоханнеса Шварца.
На утверждение, что такое может случиться с каждым, старик ответил настойчивым требованием:
-Нет-нет! Скажите, что простили меня.
-Also, falls Sie so bestehen, - чтобы отвязаться от настойчивого немца, Ирина была согласна сказать, что угодно, - я вас прощаю, господин Шварц!
Тогда старик принялся за Виктора и речь зажурчала немного тише, но так же настойчиво, снова упоминая, что сожаления не облегчут боль падения и вряд ли оправдают его неловкость. Безруков оборвал, пробурчав нечто похожее на:
-Лассен зи дизе книксе ден дамен, - что даже с его акцентом трактовалось, как предложение оставить реверансы дамам.
Тут старик заметил туфли, отброшенные в сторону, распорядился виновато стоящему рядом с ним молодому человеку, который резво стартовал в неизвестном направлении, и заметил:
-Сейчас Генрих приведет директора и мы оформим этот несчастный случай. Милая девушка, вы прекрасно говорите по-немецки. Вот спаситель ваш, он русский, а вы?
-Я тоже, - призналась Ирина, не понимая, что происходит.
-Иностранцы, так и думал. Позвольте мне довести дело до конца, это не займет много времени, - удовлетворенно кивнул старик.
Тем временем его Генрих прибыл, буксируя краснолицего музейного служащего в форме и с бейджиком на лацкане. Старик вручил свою визитную карточку - краснолицый ощутимо полинял и стал просто розовым. Ирина молча наблюдала за действием, постепенно приходя в себя. Виктор тоже молчал, порой делая слышимый вдох. Наверное, боль начинала вытеснять шоковое онемение.