– Я маме с папой путевку куплю. По за́мкам. Очень хорошие есть туры. А если они согласятся на автобус, то можно через Дрезден рвануть на Париж. Как думаешь?
– Экскурсоводом устроился? – спросила Надежда Михайловна.
– Ну да. Пока клинером в туристической фирме. Но с перспективой. С повышением… А путевки мне уже со скидкой как сотруднику. Мама и папа приедут, как думаешь?
Надя кивнула.
– А если у них не получится, то я запишусь во Французский Иностранный легион. Добровольцем. Буду убивать людей на законных основаниях! – крикнул Севик, хотя его и так было очень хорошо слышно.
– А что ты кушаешь? – спросила Надя. – Кто тебя кормит?
Надя представила, как Севик воровато, но интеллигентно роется в помойках, достает оттуда укусанные польские булочки, огурцовые попки, морковные тоже… Представила, как это его унижает и доводит до революционного желания убивать. Ужаснулась.
Она хотела сказать: зачем тебе эта дура, ради которой надо мыть чьи-то унитазы и допивать за кем-то растворимый кофе? Зачем тебе эта сволочь? Паразитка? Карманная воровка? Зачем тебе этот у́род в женском обличии? В слове «урод» ударение на первый слог. Это от Каси. Урод как Ирод. В полной ассоциации.
«Вернись, Севик», – хотела сказать Надя.
– Мариша. Мариша меня кормит. Не бросает. Ты не представляешь себе, какая она хорошая. Она и комнату мне помогла найти. С кроватью. Нас всего шесть человек. А квартира – двухкомнатная – как Букингемский дворец. На велосипеде не объедешь. Тут мне очень хорошо, Надя.
…«Как зовут детей медведей?» – спрашивала Надя. «Медвежонки!» – радостно кричал маленький Севик. «А зайчиков?» – «Зайчахи! Мама же у них – зайчиха! Да?» – «А лисиц? Детей лисиц как зовут?» – «Лисочки?» – тут Севик не был уверен. «А курочек?» – «Курятник!» – убежденно вопил Севик, все смеялись, а он отказывался заниматься дальше. Четыре года. Самый расцвет. Но заниматься – отказался. Бросил мыслить творчески, попробовал логически. И вот на́ тебе. Двухкомнатная квартира как Букингемский дворец…
И о Витасике – ни слова.
И Надя – тоже ни слова.
– А я как папа твой, циркач, да? – спросил Севик после молчания. – Погнался и канул…
– Это Мариша как циркач, – сказала Надя. – А ты – как мама моя… декабристка…
С Севиком ЭТО часто обсуждали. Вертели историю со всех сторон. Он маленький был очень трогательный, очень деликатный и умный тоже. Но любопытный.
А любопытство – как соль. Для еды вкусно, для раны больно. Севик маленьким очень хотел, чтобы у Нади все было правильно. Он даже письмо в Америку писал. С адресом: «Вашингтон. Белый дом». В строке «Кому»: «Министерство цирковой промышленности». Сам текст вообще даже без ошибок. «Просим найти и вернуть на историческую родину останки Надиных папы и мамы».
Письмо до Белого дома не дошло. Вернулось. Михаил Васильевич так орал, так вопил, кричал так, что Севик поклялся (под диктовку, ага) «навсегда возненавидеть Америку и никогда не продаваться на Запад ни за джинсы, ни за ракетно-ядерные установки». Это Михаил Васильевич Горбачеву диктовал. Ясное дело. Ясное дело, не Севику.
Так часто бывает: кричишь одним, а клятвы дают другие.
– Что топчемся, Севичек, лисочек мой, что топчемся? – спросила Надя. – Чего сказать боимся?
Давай-давай, выговаривай! Деньги, квартиру, опекунство, счет на предъявителя, суд? Что?
Надя не успела как следует закипеть. Связь оборвалась. Усрался Севичек. И она была рада.
Кипела уже одна. Самостоятельно. В смысле – одиноко. Главу одному придурку закончила. Там только список литературы оставался. Безголовая работа: из текста, из скобок копировать-вырезать, а под текст вставить. Плюс в соответствии с ГОСТом.
Еще статьи в сборник сверстала. Дело небольшое, но тоже нудное. Безмозговое.
На рынок сбегала. Поздно, под закрытие. Но все было. Творог был. Сметана. Печенка. Язык.
Язык вонючий. Надя чуть сознание не потеряла, какой вонючий язык ей на рынке втюхали.
А Витасик рыгать перестал. Отравление было банальное. Врач сказал. Белковое отравление. Кишечник мальчиковый не то что девочкин. Мальчики в плане кишечника очень долго мучаются. У Надиных коллег все сыночки поголовно на лактобактериях, бифиформах плюс на всяких антипучительных. У девочек с этим проще.
У девочек со всем, что нужно для жизни, проще. У девочек сложнее с тем, что нужно для головы.
Муж Саша вечером, когда гуляли с Витасиком (а ему – можно. Врач сказал: «Воздух – говно, но отчего бы не погулять младенцу?»), и сердился очень, и смеялся тоже. Хотя обычно – ровный как стометровка.