Единственным визитом в храм я не ограничился. Я приходил туда периодически, чтобы отдохнуть от постоянной борьбы за выживание, человеческой злобы и неустроенности. Я не знаю, что сделал отец Санглант, но паломников, приходящих в собор Бернарда Клервосского, никто никогда не пытался тронуть в опасном районе. С каждым днем, казалось, людей приходило все больше.
Конечно, отец Санглант не один служил в том соборе. Сам он почему-то появлялся поздно вечером, после захода солнца, но зато готов был утешать страждущих всю ночь, чтобы утром, с рассветом, уйти отдыхать. Странно? Какая разница, когда служить, если священник действительно приносит людям помощь и утешение?
Я приходил в собор уже несколько месяцев, постепенно отдалившись от семьи, даже от младшей сестры, с которой прежде мы были очень близки. Однажды, придя домой со школы, я узнал, что в классе Инес стало плохо. Вызвали врача, ее забрали в больницу, а после обследования с прискорбием сообщили нам, что жить моей сестре осталось хорошо если несколько месяцев. Рак, поселившийся в ее груди, пустил корни чуть ли не по всему телу, и любое лечение на такой стадии не стало бы гарантией выздоровления.
Бедная моя Инес, она держалась так храбро перед лицом страшной болезни, а я совсем позабыл ее. И хоть сестра ни разу меня не упрекнула, я себе никак не мог простить собственного отдаления от самого близкого мне человека.
Инес таяла, как свечка, становясь все слабей, а мы даже не могли купить лекарство, чтобы ослабить ее боль. Я пытался хоть как-то отвлечь ее, развеселить, рассказывал сотни историй о нас в нашем прекрасном будущем, а сам хотел кричать, рыдать… Но не мог себе этого позволить. Не мог подвести ее снова.
Однажды, когда сестра забылась своей болезненной дремой, похожей на маленькую смерть, я, не в состоянии находиться дома, снова отправился в собор. Уже почти месяц я не слышал дивной музыки органа и не менее дивного голоса отца Сангланта.
В первый раз я не прятался в тенях, а вышел на свет и сел на скамью… Может быть потому, что ноги не держали меня в моем горе. Слушая чудную музыку, дарующую людям надежду, я закрыл руками лицо, и, наконец, зарыдал.
Не помню, сколько времени я провел так. Уже смолк орган, а слезы все текли и текли, не в силах остановиться. Чья-то рука отвела мои ладони от лица, и кто-то отер платком мои слезы. Близко-близко я увидел темные, внимательные глаза, и голос, который я так часто слушал по радио, зазвучал для меня:
– Кто ты, дитя? Какая скорбь тревожит тебя?
Я шмыгнул носом и ответил хриплым от слез голосом:
– Меня зовут Одрик Триаль.
– Что у тебя случилось, Одрик?
– Моя сестра Инес… Она умирает.
Я хотел снова зарыдать, но не мог, лишь смотрел в пронзительные темные глаза священника и отвечал на его вопросы:
– Почему ты плачешь? Все в руках Его, разве не может твоя сестра поправиться?
– Врачи не могут ее вылечить, отец. Даже пробовать не хотят.
– Чем больна твоя сестра Инес?
– У нее рак, и метастазы уже проникли повсюду.
Я ждал от священника слов о смирении, о том, что нужно принять будущее, каким бы оно ни было, но он спросил только:
– Ты очень любишь свою сестру, Одрик? Тебе больно было бы ее потерять?
И я снова не сумел заплакать, лишь смотрел в похожие на две звезды глаза отца Сингланта:
– Ближе нее у меня нет человека в этом мире. Господь, наверное, ненавидит меня, раз решил отнять ее.
Священник больно сжал мое плечо:
– Господь любит всех своих детей, Одрик. Где ты живешь?
– В районе Шато Руж.
– Пойдем.
Он так и не убрал своей руки с моего плеча, и мы шли бок о бок по ночному городу. Я не понимал, зачем священнику идти к нам домой, чем он мог бы помочь. В отличие от тех шарлатанов, которые выдают себя за святых, отец Санглант врачует душу, не тело.
Я привел священника в наш дом, стыдясь бедной аскетичной обстановки, но отец Санглант, кажется, не замечал всей убогости жилища. Он смотрел на девочку, которая лежала в своей постели в полусознании-ползабытьи. Его взгляд задержался на сухих, плотно сжатых губах Инес, и он наклонился, ловя своими глазами-звездами ее потухающий взгляд:
– Хочешь пить, дочь моя?
Девочка с трудом облизала сухие губы и прошептала чуть слышно:
– Хочу.
Священник обернулся ко мне: