- Да, - сипловато протянул профессор Книпхоф, - как же похожи на мою покойницу-жену. Одна порода.
Прадедушка оказался маленьким полноватым старичком в круглых очках. Ходил он медленно, опираясь на тросточку, и постоянно шаркал. Волосы его были абсолютно белые, а за густой бородой еле проглядывало лицо. Было в прадедушке что-то страшное и до дрожи пугающее. Он совсем не выглядел как милый старичок.
Отец никогда не говорил Лизе и Саше, чем занимается их прадедушка. Зачем же понапрасну пугать девятилетних девочек? А ведь профессор Книпхоф был анатомом, известным на всю Европу специалистом в своей области. Как и философ Николай Фёдорович, Книпхоф любил костерить теоретиков и превозносить практиков, только делал это куда агрессивнее и с азартом. И не мудрено, ведь он успел застать времена, когда патологическую анатомию человека брезговали изучать тщательно, больше полагаясь на общие заключения. Восемьдесят лет своей жизни Книпхоф провёл в моргах, на кладбищах и в анатомических театрах, доказывая, что человеческое нутро порой выглядит совсем не так, как о том привыкли думать. Он занимался только тем, что резал мертвые тела, извлекал из них внутренности, описывал их и обучал этому ремеслу других.
Но пока девочки ничего этого не знали, хотя один вид деда заставлял их сердечки сжиматься в невнятном страхе.
Доктор Метц и сам инстинктивно сторонился собственного деда, но разговора тет-а-тет не избежал. Главным образом старика интересовало лечение цесаревича. Но услышав, что внук уже давно этим не занимается, Книпхоф просто взорвался от негодования, отчего Метцу стало не по себе.
- Пауль, это просто позор нашей семье! Как ты мог уступить своё законное место какому-то шаману?
- Он не шаман, профессор, - покорно потупив взор, отвечал доктор Метц, - а ортодоксальный христианин. Он лечит молитвой. Не знаю как, но ему это очень хорошо удаётся.
- Что за чушь? Ты когда это успел стать таким религиозным? Может от проповедей этой Агапеи? Кстати, не из-за общения ли с ней мои правнучки так отвратительно говорят на родном языке?
- Русский тоже их родной язык. Поверьте, на нём они говорят безупречно.
- Но почем только на нём? Пауль, это просто неслыханное безобразие! Если ты не способен дать должное воспитание моим правнучкам, тогда дай мне сделать это самому.
Больше всего в жизни Пауль Метц опасался безграничного влияния деда. Именно в этом он видел главную причину, почему Ида осталась старой девой, и почему он сам почти до сорока лет не мог найти своего места в университетской и личной жизни. В научных кругах Европы для всех он был лишь внуком великого Книпхофа. Нет, доктор Метц вовсе не искал славы на хирургическом поприще. Он просто хотел жить собственной жизнью, без оглядки на одобрение профессором каждого его шага. Не хотел он того же и для своих дочерей, больше всего на свете не хотел.
- Пауль, - более мягким тоном обратился к нему Книпхоф, - зачем ты продолжаешь жить в этой варварской стране, если ты там уже не нужен? Здесь в Мюнхене не стреляют на улицах и никого не взрывают, и взрывать не будут. Потому что здесь Бавария, а не вольница для бомбистов.
- И вы хотите, чтобы я перевёз сюда своих детей?
- Да, я хочу, чтобы из моих правнучек выросли нормальные люди, получше иных внуков. Ты посмотри, кто сегодня сюда приехал...
- Ваши внуки и правнуки, профессор.
- Нет, приехали клерки, распорядители, - с брезгливостью перечислял Книпхоф, - торговцы и даже один писатель. Не этого я хотел для своей семьи. Только ты и Ида связали свою жизнь с медициной. Пауль, если бы ты только знал, как я ценю ваш выбор. А как я ценил твоего отца!.. Если бы он не был врачом и не проявлял интереса к инфекционным заболеваниям, я бы в жизни не выдал за него твою мать.
- Он и умер от тех самых инфекционных заболеваний, - мрачно напомнил ему Метц.
- Он пожертвовал собой, спасая людей во время эпидемии, Пауль. Даже я не могу похвастаться подобным. Ты же знаешь, живые люди меня мало интересуют. А его интересовали. И тебя интересуют, ведь так? Но что поделать, даже маленькие мальчики порой умирают от чрезмерной потери крови, тут уж ничего не поделать. А ты подумай, что будешь делать дальше, как жить и где работать. Подумай.
На следующий же день Павел Иванович с дочерями и Агапеей сел на поезд и отправился в Петербург. Даже думать о том, чтобы вернуться жить в Мюнхен, он не желал.
5
Мало что отвлекало доктора Метца в Петербурге от тоскливых мыслей. Работа подворачивалась редко, а свободного времени стало слишком много.
В один из дождливых дней Павел Иванович погрузился в чтение фантастического романа о цивилизации на Марсе. Тема показалась ему забавной и своевременной, ведь сейчас, когда астрономы всего мира наблюдали за великим противостоянием Марса и Земли, в газетах то и дело появлялись сообщения, что на красной планете видели странные вспышки, похожие на световые сигналы. Марсиане ли подавали их землянам или же это была лишь причуда природы, никто не знал. Но если верить писателю-фантасту, то на Марсе точно есть люди и там уже успел восторжествовать социализм. В его романе тяжелую работу за марсиан выполняли автоматы, а искусство не только ублажало взор людей, но и служило сугубо практическим целям. Детей же жители Марса воспитывали в духе рационализма, а все решения принимали коллективно, и от того на их планете больше не было места насилию. Одним словом - утопия.
Но кое-что в описанной марсианской цивилизации привлекло внимание доктора Метца: все жители этой планеты обменивались между собой кровью. Эту процедуру они называли обменом жизнью: юные давали свою кровь старикам и те получали с ней силу и молодость, а юные лишь преобразовывали свою природу от крови старших товарищей. Все жители красной планеты приходились друг другу братьями по крови, составляя чуть ли не единый организм. А главное - благодаря кровообмену марсиане обрели почти что вечную молодость.
Конечно, всё это лишь выдумка писателя. Но ведь доктор Метц уже слышал о чём-то подобном восемь лет назад в Лондоне, когда ему показали белую женщину Мери, которая утверждала, что пьёт только кровь и живёт уже много сотен лет. Не важно, правдивы её слова или нет, но в них, безусловно, что-то было. К тому же, мысль обретения бессмертия через кровь отчасти перекликалась с идеями "московского Сократа". После прочтения фантастической книги Павлу Ивановичу не давала покоя сама идея переливания крови. Что если это и есть путь к бессмертию?
Да, римскому императору Тиберию переливали кровь, но он всё равно умер. Так ведь и "переливание" в те времена было банальным питием крови - абсолютно бесполезной и вредной процедурой. Но с тех пор прошло много веков, и люди нашли способ переливать кровь из вены в вену. А не так давно врачи узнали, что кровь всех людей на Земле разделяется на четыре группы, и потому можно безопасно осуществлять гемотрансфузию от одного человека другому не опасаясь осложнений или даже смерти.
Павел Иванович сильно сомневался в пользе крови гемофилика для здорового человека, но вот наоборот... Что-то подобное он уже слышал от деда, вот только всерьёз не задумывался над практическим применением такой теории - повода не было.
Когда с цесаревичем случилось носовое кровотечение, которое не могли остановить целый день, Павел Иванович и предложил порциальную трансфузию крови для восполнения потерянной. На все заверения о безопасности процедуры последовал лишь решительный отказ - императрица вновь предпочла помощь сибирского старца.
После этого Павел Иванович, наконец, осознал, что его присутствие при дворе в качестве лейб-медика-консультанта абсолютно бессмысленно. Зачем здесь нужна медицина, если новаторские способы терапии заменила молитва?
Недолго думая, доктор Метц попросил отставку и незамедлительно её получил. Он покидал больного мальчика с лёгким сердцем, зная, что при нём всегда будут врачи, способные помочь, а главное, старец Григорий, который попросит у Бога здоровья для цесаревича.