— Ой, Федечка, огромное спасибо! Это же мой цвет, мой!
— А это тебе, батя, — Федор подал Григорию добротную цигейковую шапку. — А старую в печке сожги!
— Нет, эта у меня выходная будет, — бережно поворачивая шапку в руках и поглаживая мягкий мех, говорит Григорий. — Разве ж в такой можно поросенка кормить иль, скажем, в курятник влезть?
Николка получил теплые ботинки и вместе с Таней книги. Таня умница, очень серьезная, книги — главное ее увлечение в жизни. Она восторженно листает их, щеки ее горят, глаза сияют, брови, губы находятся в непрерывном движении, лицо ежесекундно меняет выражение.
— Гляди, Колюнчик, какие замечательные книги: «Спартак», «Война и мир», «Плутония», «Русская поэзия»! Мы обернем их, и, чур, грязными руками не брать!
В это время в другом углу избы Григорий, боязливо оглядываясь, говорит матери вполголоса:
— Ты, мать, того… дай-ка красненьку… Пол-литра надо взять… да закусить того-сего…
— Пожалуй, одной-то бутылки мало будет? — вопросительно посмотрела на него мать.
Федор догадался, о чем они шепчутся, и выставил на стол две бутылки «Экстры».
— Вот это удружил, сынок! Столичная водка отличная! Ну, тогда я пойду пару курей зарежу. Я мигом! Одна нога там, другая здесь!
Григорий нахлобучил старую, замусоленную шапку, взял топор, попробовал пальцем зазвеневшее лезвие и, стуча протезом, заковылял к двери. Скоро он принес кур и снова ушел. На этот раз его долго не было, вернулся он, когда стол был уже накрыт, и пришел не один, а с Алексеем. Тот уже перенял на стройке городскую моду: в красной нейлоновой куртке, широченных брюках клеш, на непокрытой патлатой голове снег.
— Здорово, братан! — добродушно улыбаясь во весь рот, ударил Федора по плечу Алексей.
— Лешка? Ты почему здесь? — удивленно поднялся из-за стола Федор.
— Да так… Отгул у меня, — Алексей строго поглядел на мать и отчима и опустился на табуретку.
Мать торопливо пододвинула ему тарелку. Григорий разлил водку и поднял стопку:
— Ну, сыночки, поехали! Со встречей!
Его никто не поддержал, и он, поколебавшись, недовольно опустил стопку.
— Давно он здесь? — кивнул на Алексея Федор.
— Да… как сказать… вот… недавно, — часто заморгав, ответила мать.
— Ой, вижу, не чисто дело, Лешак! Говори, что случилось! Ведь приеду на стройку, все узнаю! — допытывался Федор.
Григорий крутнул головой с таким страшным выражением на лице, будто хватил стакан уксуса, и вперил глаза в Алексея:
— Не темни, Лексей, не темни. Повинись, лучше будет. Уволили его за прогулы, вот что! — Григорий стукнул кулаком по столу.
— Уволили? Как же это получилось? — спросил Федор Алексея. «На две недели всего уехал со стройки, и вот… история».
— Обыкновенно, — неохотно, хмуро, опустив глаза, проговорил Алексей. — Аванс получили, пошли обмыть. Свои бригадники уговаривают, не откажешься…
— Здорово получается: вы, значит, гуляете, а самосвалы ваши стоят! А стройка задыхается без транспорта! — рассердился Федор.
— Стройка, все стройка! — с вызовом сказал Алексей. — Все вкалывай да вкалывай… А я человек, не трактор!
— Да какой же ты человек, Лешка? Дерьмо ты, а не человек, — тяжело вздохнул Федор. — Что ж делать будешь?
— Не знаю… Тебя ждал…
— Ну да, чтоб я просил помиловать моего братца-прогульщика. Пойми же, стыдно мне за тебя! Стыдно!
Мать заплакала, вытирая глаза полотенцем.
— Федя, да ты уж смирись, поклонись начальникам, в последний раз похлопочи… Без дела Алешка совсем с панталыку собьется…
И Григорий стал просить за Алексея, пообещал, что в случае чего сам ему пониже спины кнутом пройдется.
Да, без надзора брата оставлять нельзя, задумался Федор. А на стройке ни одна бригада уволенного не возьмет. Остается одно: под свою ответственность принять его к себе на плотину. И глаз с него не спускать.
Федор объявил свое решение и погрозил брату кулаком:
— Ну, Лешак болотный, подведешь меня — пеняй на себя!
Григорий обрадовался, вскинул застоявшуюся на столе стопку с вином:
— Вот и порешили! Вот и хорошо! Теперь за благополучие Лексея на новой работе!
— Ты хоть женился бы, что ли, орясина непутевая, — сокрушенно сказала мать Алексею. — Может, остепенился бы…
Тот ухмыльнулся:
— Еще чего придумала!
— Ну ладно, мать, перестань зудить, — поморщился Григорий. — Давайте, сынки, за мир и согласие!
— Куда спешишь? — остановила его мать. — Федя с дороги, дай человеку закусить.
— Ничего-то ты не понимаешь, мать! Радость у нас — сыновья приехали! Гляди, орлы какие! Один инженер на огромадной стройке, другой шофер-водитель, самосвал у него на сорок тонн. На нем нашу избу можно зараз увезти. Можешь, Лексей?