— Ерунда это, Валерьян Николаевич, все в порядке, — улыбнулся Алексей и повторил то, что рассказал Федору.
— Что вы его слушаете! Он же пьян! — с демонстративным возмущением выкрикнул Кипарисов, но в глазах его замельтешил страх.
Алексей спокойно повернулся к нему:
— Нет, Радий Викторович, я как стеклышко. Авария сразу весь хмель из головы вышибла. И слова мои может бригадир подтвердить.
Правдухин снова вызвал секретаря.
Курчавый, жилистый Пинегин оглядел зеленоватыми, с нагловатой хитрецой глазами собравшихся, расстроенно хлопнул кепкой по колену, подмигнул Кипарисову:
— Вижу, главные подсудимые в сборе. Так что темнить бесполезно. Не буду. Возили и укладывали мы в конце марта замороженный грунт. И не размораживали его, и соляным раствором не поливали, и укатывали кое-как. В общем, гнали кубы. Думали: ночная смена, начальства нет, авось пронесет!
— Да как же ты смел нарушать технологию! — набросился на него Кипарисов.
— А, так вот вы как, Радий Викторович! — насмешливо протянул Пинегин. — Значит, хотите сухим из воды выйти, все на меня свалить? Нехорошо, товарищ прораб, стыдно! Вы ведь человек образованный, инженер… Нет, так не пойдет. Раз вместе фальшь допустили, вместе и отвечать будем. При вас, с вашего благословения все делали! И вы прилюдно, при всей бригаде говорили, что, мол, это не страшно, в плотине все смешается… И мы слушали вас. Как же: инженер, начальник смены…
— Почему же это безобразие проглядели вы, товарищ старший прораб? — жестко и резко спросил Правдухин Устьянцева. — Вы, который головой отвечает за технологию?
— Не для оправдания, а чтобы внести ясность, объясню, — ответил Устьянцев. — В ту неделю я был на плотине только днем, в ночную смену не оставался…
Тимофей Шурыгин не дал Устьянцеву договорить:
— Валериан Николаевич, да Устьянцев же тогда гриппом болел, с температурой тридцать девять ходил на работу! Я точно помню, я не раз прогонял его с плотины домой!
— Так. С Устьянцевым ясно. А что скажет заведующая геотехнической лабораторией? — обратился Правдухин к Марии Шурыгиной, круглое лицо которой сразу залила пунцовая краска.
— Наверное, при той интенсивной укладке мне надо было чаще брать пробы грунта… я просто не успевала…
Пинегин, жалостливо глядевший на Марию, недовольно крутнул головой и стал защищать Шурыгину:
— Товарищ начальник строительства! Не виновата Мария Тихоновна! Честнейший работник! Ее проверки мы боялись больше, чем вашей или главного инженера! Но не могла же Мария Тихоновна уследить за нами, когда мы сразу насыпали и укатывали слой грунта тройной толщины!
На лице Правдухина появилась натянутая, сконфуженная улыбка, он насмешливо кивнул Кузьмищеву:
— Вот и до нас очередь дошла, Николай Павлович… Нам с тобой этот урок надо учесть… Я понимаю, что у тебя, как и у меня, десятки объектов на разных площадках. Но видно, нам надо было чаще на плотине бывать, да и на карьер не раз съездить. Придется нам с тобой быстрее вертеться. И повысить требовательность к руководителям…
Правдухин обратился к Кипарисову:
— Ну так как, Радий Викторович? Нужны еще свидетели и доказательства?
— Нет. Как говорят юристы, необходимые и достаточные доказательства имеются.
— А самое неопровержимое доказательство — размыв плотины! — подчеркнул Устьянцев.
— Кстати, Николай Павлович, — наклонился Правдухин к Кузьмищеву. — Считаю необходимым произвести шурфование экрана по всей длине плотины. Мы не гарантированы, что и в других местах не уложен замороженный суглинок. Если обнаружим, его надо оттаить паровыми иглами, переработать и экран уплотнить.
Правдухин откинулся в кресле и испытующе посмотрел на Кипарисова:
— Последний вопрос. Чисто психологического, морального плана. Почему вы, инженер, нарушили технологию, зная, что это может вызвать катастрофу?
— Не дано смертному человеку предвидеть все последствия своих поступков! — с пафосом произнес Кипарисов. — Только боги все знают наперед!
Федор с неприязнью слушал его: даже в таком отчаянном положении тот не мог быть искренним и серьезным, все кривлялся, говорил выспренне и велеречиво. Легкомысленная бравада Кипарисова казалась Устьянцеву необъяснимой, притворной. Наверное, шутовство лишь маска, способ скрыть что-то в себе. Но что именно — Федор не знал.
— В переводе на общепонятый язык это означает: рассчитывал, что его преступление не раскроется, — сказал он.
— От должности я вас отстраняю, Кипарисов. И назначаю расследование. Никуда не отлучайтесь. Идите! — поднялся Правдухин.