Первой повстречалась Федору соседка Глафира Безденежных. С ведрами на коромысле, в темно-синем бобриковом пиджаке, черных пимах, закутанная клетчатым полушалком, не спеша спускалась она к проруби за водой.
— Здравствуй, тетя Глаша! — приветствовал ее Федор. Женщина остановилась. На ее свекольно-красном от холода лице вокруг рта резко выделялась белая бахрома заиндевевших, обычно незаметных, волосков.
— А, Федюшка, здравствуй, здравствуй, милый! Редким гостем в родительском доме стал! — веселые карие глаза женщины заиграли солнечными искорками.
— На стройке работаю, Глафира Андреевна!
— Правильно! Нечего здесь молодым делать!
— Скоро все отсюда уедем!
— Скорее провалился б на дно морское, в самые тартарары наш Улянтах! Уж как хочется пожить по-городскому! Не таскать воду с реки, не знать забот с дровами, и чтобы от электрического света все тараканы разбежались! Верно я говорю, Федя?
— Верно, верно, тетя Глаша!
Посреди улицы несколько подростков обступили Митяя, высокого темноволосого мужчину с голубями в руках и за пазухой. Тут же вертится младший брат Федора Николка.
— Что за шум, а драки нету, дядя Митяй?
Доброе, простецкое лицо Митяя расплылось в наивной улыбке:
— Дружок твой Илья голубей моих приманивает и не отдает!
— Я ночью заберусь в его голубятню и всем турманам головы сверну! — вытирая ладонью мокрый нос, грозится Николка.
Федор засмеялся:
— Я-то думал, что у вас какое серьезное дело! А это ерунда на постном масле!
— Ну нет, это не ерунда! — рассерженно гудит Митяй. — Ты только погляди, какие голуби! Трубачи! Красавцы! А какой полет!
Одного за другим он запускает голубей, ребята поднимают головы и, прищурив глаза, следят за стаей белых, кружащихся в поднебесье птиц.
— А в Москве, Митяй, давно перестали кормить голубей, — говорит Федор. — Перевели их на самообслуживание, на подножный корм. Говорят, они какие-то болезни разносят.
Лицо Митяя вытягивается в презрительном выражении.
— Враки! Корму жалко стало! Известно, городские — народ жадный, каждый для себя только старается. А голубь — не воробей, сам не может корм на помойках добывать.
— Да, после этого голубей в Москве сильно поубавилось. Раньше на некоторых улицах из-за них проехать было невозможно, везде надписи: «Осторожно, голуби!»
Митяй сердито рубит воздух широкой ладонью:
— Давай уничтожай голубей! Потом за кошек и собак примемся, их изведем. Неужто мы так обнищали? Да как же мы будем жить одни, без наших меньших братьев? — Митяй ласково потрепал голову преданно смотревшей на него сибирской лайки. — К примеру, скажем, никто так человека не любит и не понимает, как собака!..
Федор улыбнулся: вспомнил, что жена Митяя стыдит и прилюдно поносит его за увлечение голубями, за то, что водит дружбу со шпингалетами. Да и в поселке смеются над ним, придурком считают, хотя человек он непьющий и безобидный, работник безотказный.
— Пошли, Николка! — кивнул Федор брату.
По дворищу на деревянном протезе-бутылке с охапкой дров в руках ковылял Григорий.
— Здорово, батя! — окликнул его Федор.
Григорий обернулся, растерянно заулыбался, уронил дрова и пошел навстречу.
— Вот нежданка-то! Вроде самолета я не слыхал сегодня…
— С почтой на вездеходе приехал, — объяснил Федор.
— Со стройки аль прямо из Москвы?
— Из столицы, батя!
Пропустив Федора и Николку в избу, Григорий подобрал брошенные поленья и суетливо заспешил по ступенькам, стуча деревяшкой по мерзлым доскам.
В избе поднялась радостная суматоха.
— Федя, Федечка приехал! — запрыгала вокруг брата Танюшка.
Федор обнимает мать и видит, как лицо ее заливает румянец волнения, она озабоченно оглядывает его:
— Похудел ты, сыночек… Видно, дела да хлопоты одолевают… Сердце мое как чуяло, что ты приедешь: твоих любимых налевошных шанежек напекла я нынче…
— А я тебе подарок привез, — Федор открывает чемодан, подает матери шерстяную кофту.
— Федечка, да куда мне такую нарядную? — рассматривая подарок, растроганно говорит мать.
— Ты у нас еще молодая, мама, и принарядиться тебе не грех, — отвечает Федор. Окончив институт, он велел матери оставить работу, сказал, что свое в жизни она отработала, даже с лишком. Дома мать отошла, поправилась, посветлела лицом и похорошела — в молодости она была красивой.
Танюшке Федор привез голубую мохеровую шаль. Сестра накинула шаль на плечи, покрыла голову, так и эдак примеривает ее перед зеркалом, обнимает и целует брата.