— Дамы, кто из вас Мама Рома?
Все неожиданно замолчали, и около десятка женщин обернулись, чтобы оценивающе взглянуть на незнакомца.
Стоящая около гигантского покрытого мрамором разделочного стола огромная женщина с красным лицом перестала резать на куски фаршированное тесто. Отложив свой резак для равиоли, она стряхнула муку с пухлых рук и вытерла их о фартук. Тыльной стороной руки толстуха отвела пряди седеющих черных волос, выбившихся из короткого хвостика и упавших на лицо.
Потом женщина, медленно переваливаясь, двинулась вперед. На ней было выцветшее голубое домашнее платье, нижняя часть передника — верхнюю она не завязала, и та болталась внизу, — и простенькие пластиковые тапочки младенчески-голубого цвета.
Итальянка остановилась перед Сонни, уперев руки в мощные бедра. Он мог видеть капельки пота, блестевшие у нее на лбу, влажную верхнюю губу, над которой отчетливо виднелась крупная коричневая родинка и проступали усы.
— А кто это хочет узнать? — грубо спросила она, черные бусинки глаз сверлили его насквозь.
Сонни не отвел взгляда.
— Я.
— Что ж, ты с ней говоришь. — Женщина горделиво выпрямилась. — Я, — с гордостью произнесла она, выпячивая массивную грудь, — Мама Рома. — И что тебе нужно?
Фонг понизил голос.
— Мне нужно связаться с Кармином, — негромко произнес он.
Лицо огромной женщины стало непроницаемым. Даже если она расслышала имя, то признаваться не собиралась.
— Кармином? — повторила итальянка, театрально нахмурившись. Потом хитро прижмурила один глаз. — Каким Кармином? Здесь всех и каждого зовут либо Энтони, либо Кармин.
Сонни не отводил глаз.
— Я ищу Кармина, которого еще зовут Сицилийцем.
Мама Рома громко, от души расхохоталась, и ее висячие груди запрыгали.
— Оглянись-ка по сторонам, — жестом толстой руки она обвела кухню и работающих в ней женщин. — Здесь все сицилийцы.
Фонг чуть нахмурился.
— Вы хотите сказать… что они все итальянцы, так?
— Неверно! Мы не итальянцы! — выпалила женщина, и ее глаза зажглись величественным гневом. — Неаполитанцы, венецианцы, римляне, миланцы, — она сделала уничтожающий жест, — тьфу! Они ничто! — И тут в ее голосе зазвучала нотка гордости. — Мы сицилийцы. И мы общаемся только с сицилийцами, так что все Кармины, которых мы знаем, тоже сицилийцы. Не миланцы и не неаполитанцы. Sicilianos! Capite? Понимаешь?
Китаец медленно кивнул.
— Да, кажется понимаю. Это все равно как у нас. Люди думают, что мы китайцы, ан нет. Я гуандунец, раз мои родители из Шаньтоу. Значит, мы не китайцы, не мандарины, не кантонцы и не сычуаньцы. Мы гуандунцы. Это вопрос национальной гордости.
Сицилийка одобрительно кивнула.
— Хорошо. — Она тепло похлопала его по руке. — Значит, ты понимаешь.
— Тот Кармин, которого я ищу, — очень спокойно и доверительно сказал Фонг, — по слухам ваш сын.
— Мой Кармин? — Широко раскрыв глаза, женщина всплеснула пухлыми руками. — In nome de Dio![12] — Она подозрительно оглядела собеседника. — А зачем это тебе понадобился мой Кармин, а?
— Я… — Сонни украдкой оглянулся. — Я пришел предложить ему работу, — прошептал он.
Мама Рома обернулась.
— Giovinettas![13] — громко крикнула она остальным женщинам. — Вы слышали такое? Он говорит, что у него есть работа… для моего Кармина!
Женщины громко, искренне рассмеялись.
Сонни Фонг вспыхнул и тут же разозлился. Я тут пытаюсь соблюдать тайну, а она орет чуть ли не на всю улицу. Черт! Что за сумасшедшая женщина!
— Что в этом смешного? — поинтересовался он.
Мама Рома снова хохотнула и шлепнула ладонями по бедрам.
— Мадонна! Эй, giovinettas! Теперь он хочет знать, почему мы так смеемся. — Она присоединилась ко всеобщему веселью. — Может быть, кто-нибудь из вас скажет ему, а? Возможно, тогда это не будет выглядеть простым материнским бахвальством?
— У Кармина уже есть работа, — сдавленно рассмеялась одна из них.
— И держу пари, что эта работа лучше того, что вы можете предложить! — добавила молодуха в платье с щегольскими оборочками. — Вам бы посмотреть, как Кармин заботится о своей бедной маме!
— Такой хороший мальчик, — с завистью проговорила третья. — Всем сыновьям следовало бы брать пример с Кармина!