План Гитлера был невообразимым. Настолько невообразимым, что Браухич, главнокомандующий сухопутными войсками, убрал его подальше и постарался о нем даже не думать. Однако Гитлер настаивал. Именно в этот момент был решен исход этой кампании, а может быть, и всей войны, ибо Браухич, вместо того чтобы твердо отказать, начал тянуть время. Он сказал Гитлеру, что бронетанковым частям требуется остановиться, чтобы произвести ремонт техники. Гитлер согласился. Может показаться, у Браухича в тот момент не было никаких намерений выполнять приказ Гитлера. Гальдер уже одобрил (30 июня) оперативный план ОКХ, предписывающий возобновление наступления на Москву в начале второй декады августа. Однако это легче было сказать, чем сделать. Смятение и неразбериха на железных и шоссейных дорогах, работавших на пределе пропускных возможностей, привели к кризису снабжения, и группа армий «Центр» могла начинать наступление в августе, используя только четверть имеющихся сил.
Новые разногласия по стратегическим вопросам у фюрера с его генералами возникли тогда, когда Гитлер впервые после окончания Первой мировой войны заболел. Постоянный стресс, вызванный военной кампанией, частые поездки в отдаленные ставки группы армий и нездоровые условия обитания в «Вольфшанце» привели к лихорадке, осложненной дизентерией, желудочными коликами и тошнотой, сопровождавшейся сильными болями. Окружение Гитлера встревожилось, видя стремительное ухудшение его здоровья. По электрокардиограмме, направленной в кардиологический институт с указанием вымышленного имени больного, специалисты определили, что речь идет о быстро прогрессирующем коронарном склерозе, отвердении стенок артерий. Личный врач Гитлера, не сообщив своему пациенту всей правды, ограничился сомнительным курсом лечения, основанном на сердечных стимуляторах, витаминах и глюкозе.
Несмотря на ухудшившееся самочувствие, Гитлер оставался непоколебим в своем решении разделить ударные силы. Гудериан, узнав о плане повернуть его танковую группу на юг, поспешил в «Вольфшанце», чтобы лично отговорить Гитлера от этого шага. Ни Браухич, ни Гальдер, проявив коварство, не пошли к фюреру вместе с ним.
Гудериан вспоминает:
«Прибыв в ставку, я тотчас же явился к главнокомандующему сухопутными силами фельдмаршалу Браухичу, встретившему меня следующими словами: «Я запрещаю вам упоминать в разговоре с фюрером Москву. Решение о проведении операции на юге уже принято… Обсуждение бессмысленно». Услышав это, я попросил разрешения вылететь в штаб своей танковой группы».
Браухич был не тем человеком, кто мог бы возразить Гитлеру, но именно таким был Гудериан. Он остался, чтобы отстаивать свои взгляды. Гудериан сказал Гитлеру, что Москва является решающей целью наступления: важнейший железнодорожный и шоссейный узел, центр связи, политический и промышленный центр, чье взятие окажет психологическое воздействие на весь мир. Когда Москва окажется в руках немцев, русские не смогут перебрасывать свои войска с юга на север и наоборот. Гудериан указал, что поворот его танковой группы на юг, в сторону Клева, отнимет много времени. Пройдя 500 миль туда и обратно по ужасным российским дорогам, его танки потребуют ремонта.
Гитлер позволил Гудериану высказаться, ни разу его не перебив, но остался непоколебим в своем решении. Ему были нужны сырье и сельское хозяйство Украины. Он также добавил, что необходимо лишить ВВС Красной армии аэродромов в Крыму, чтобы они не могли наносить бомбовые удары по нефтяным месторождениям Румынии, откуда немецкая армия получала большую часть горючего. «Здесь мне впервые пришлось стать свидетелем спектакля, который впоследствии доводилось видеть неоднократно, — говорит Гудериан. — Все присутствующие подобострастно кивали, соглашаясь с каждым словом Гитлера, и мне приходилось отстаивать свою точку зрения в одиночку». По словам Гудериана в числе кивавших были фельдмаршал Кейтель и генерал Йодль. Они осуществляли управление ставкой ОКБ под пристальным контролем Гитлера, и без их поддержки дело Гудериана было проиграно. «Спешащий Гейнц» вернулся в свою штаб-квартиру, но его группа не двинулась с места.