Толпа снова недовольно загудела, как рой разозленных пчел.
– Покажите мне хоть одного мужчину, – воскликнула Лора, – которого поместили бы в подобное заведение, – она показала рукой на черные кованые ворота за ее спиной, – за проявление интереса к политике! Ведь, если это действительно преступное помрачение рассудка, поверьте мне, у меня найдется длинный список мужчин, чей рассудок безмерно слаб.
Толпа вокруг Эди разразилась довольным смехом, и напряжение спало. Но Эди не смеялась. Даже не улыбнулась. Ее взгляд устремился на ворота позади Лоры де Форс – она впервые рассмотрела их по-настоящему, и ее глаза широко распахнулись при виде огромного готического чудища за ними, с темными каменными стенами и множеством башен и башенок.
А наверху – наверху красовалась табличка: «Приют для умалишенных города Сакраменто».
Эди вся застыла.
Не стоило сюда идти.
Но не успела она развернуться и сбежать, как у края толпы возникла свалка. Вперед прорывалась группка мужчин. Взгляд Эди упал на зловещее белое пятно вокруг шеи предводителя группы. Из-под черного облачения выглядывала колоратка священника.
Эди попятилась было, но толпа сомкнулась слишком плотно, и ее бегство не обошлось бы без ненужного внимания и сумятицы. Сердце колотилось в груди. Из памяти воспрянул голос: «Богопротивные девчонки!»
Она содрогнулась всем телом, как в тот день год назад, когда отец хлопнул дверью их с Вайолет спальни и провернул в замке ключ.
«Вы у меня спасетесь!»
Мужчина в колоратке заговорил:
– Отверните свои взгляды от этой грешной дочери Евы!
Но нет, голос совсем другой. Высокий и гнусавый, тогда как голос отца был низким, с еле заметными отзвуками былой шепелявости.
Священник крикнул снова:
– Возвращайтесь по домам! – Не он. – Возвращайтесь к вашим женским обязанностям. Не забывайте слова апостола Павла – первое послание к коринфянам, глава четырнадцатая, тридцать четвертый стих: «Жены ваши в церквах да молчат, ибо не позволено им говорить».
Эди уже слышала этот стих от священника. Но от другого.
Лора де Форс развернулась к проповедующему священнику и смерила его уверенным, твердым взглядом. Но Эди не хватало ее уверенности. Она видела лишь идущих к толпе полицейских.
Завороженная словами Лоры де Форс, Эди заметила их только сейчас. Слишком потрясла ее женщина, способная разговаривать столь властно. Зачарованная, Эди даже не осознала, как сама пришла к воротам той самой лечебницы, которая могла стать их с Вайолет будущим, если бы год назад они не сбежали.
С ее губ чуть не сорвался истерический смешок. С тем же успехом можно было натянуть смирительную рубашку и сдаться в лечебницу самой.
Нужно было бежать прочь от черных ворот. И немедленно.
Эди развернулась и принялась пробираться сквозь толпу. Позади нее Лора де Форс заговорила снова:
– Слишком долго, – ее слова отскакивали от спины Эди, – церковь зиждилась на невежестве и упадке женщин!
Другие тоже начали замечать приближение полицейских. Эди поймала несколько встревоженных взглядов. И ускорилась.
В передних рядах снова подал голос священник. Но Эди различала хорошо если половину его слов, и особенно часто звучало «богохульство».
А когда она уже почти вышла на тротуар, посреди толпы разразилась какая-то заварушка. Через несколько секунд прозвучал свисток. Полицейские только того и ждали и решительно двинулись на женщин.
Эди оглянулась через плечо: один из них, с маленькими глазками и торчащими из-под круглого шлема сальными волосами, шел к ней.
Паника сдавила грудь, и секунду она не могла вдохнуть. Арестуют ее вряд ли, но полицейский мог задержать ее как свидетеля. Выяснить ее имя. Настоящее.
Подобрав юбки, она бегом бросилась к тротуару, но на ее пути встало что-то высокое и плотное. Эди влетела в него с такой силой, что потеряла равновесие и рухнула бы наземь, если бы чья-то рука не вцепилась ей в локоть и не вздернула на ноги. Она заметила, как на землю, трепеща, упало что-то белое.
– Мисс, у вас все в порядке?
Эди подняла взгляд и увидела обеспокоенное лицо молодого человека. Причем довольно симпатичного, невольно отметила она, невзирая на нависшую над ней угрозу. Он был едва ли старше нее самой – она дала бы ему лет семнадцать-восемнадцать – и одет в весьма приличный, пусть и немного поношенный пиджачный костюм из холстины. У него была бледная кожа и копна неряшливых черных кудрей, торчащих из-под шляпы. А еще он с беспокойством смотрел на нее карими глазами. Добрыми карими глазами.