Эди вздохнула, но вообще-то эффективность методов Вайолет невозможно было отрицать. Три секунды ее недовольного взгляда, и напыщенный аптекаришка уже помчался к шкафам за заказом Эди.
Они впервые пополняли свои запасы в аптеке. До сих пор им удавалось проводить все сеансы, используя только лаванду. Было странно наблюдать, как аптекарь отсыпает им мешочек полыни из одной из множества тщательно подписанных жестяных банок, стоящих в аккуратном шкафу. Матушкины травы всегда висели на виду, привязанные всюду, куда только можно, кусками бечевки или ненужными лентами. Не было надписей мелким аккуратным почерком: вот такая трава, а вот другая. Их приходилось различать лишь по виду, запаху и на ощупь.
Отойдя от сверкающей мраморной стойки, Эди обратилась к Вайолет:
– Спасибо.
– Мне все еще кажется, что это совершенно излишняя предосторожность.
– Вай…
– На деньги, которые мы здесь потратили, куда лучше было бы выправить мою шляпку. Посмотри только на это перо! – Вайолет наклонила голову, чтобы Эди полюбовалась снежно-белым страусиным пером – оно и правда совсем погнулось.
– Если получим награду Мэри Саттон, – тихо, чтобы не услышал аптекарь, сказала Эди, – вообще новую шляпку тебе купим.
– За девятьсот-то долларов – уж будь так добра, не одну!
– Ладно, пять новых шляпок, – улыбнулась Эди.
– Десять! – возразила Вайолет так громко, что ее голос эхом отразился от стен лавки и хмурый аптекарь замер с розмарином в руках: он как раз заворачивал несколько длинных стеблей в коричневую бумагу и перевязывал. Но когда его недовольный взгляд остановился на Вайолет, та в ответ просто высунула язык.
– Вай! – шепнула Эди, разрываясь между раздражением и смехом. – Прекрати!
Вайолет спрятала язык и одарила аптекаря своей фирменной чарующей улыбкой. Фыркнув, коротышка вернулся к работе.
Эди взяла Вайолет под локоть и увела подальше от стойки. Остановившись у полки с открытками, она схватила первую попавшуюся, чтобы оправдать их бегство. Ей не хотелось, чтобы аптекарь, навострив уши, силился подслушать то, что ей нужно было сказать.
– Понимаю, тебе кажется, что я перестраховываюсь, – тихо произнесла она. – Но мы не можем допустить, чтобы завтра вечером что-то разладилось. Среди зрителей ведь будет Мэри Саттон!
Вайолет закатила глаза, но промолчала. Наверняка потому, что понимала – как и Эди, – что провести частный сеанс с Мэри Саттон можно только по приглашению. И чтобы заполучить его, завтра им нужно было впечатлить ее своим искусством.
Вайолет шумно выдохнула через нос и тоже взяла себе открытку. Но вместо того чтобы рассматривать запечатленный на ней живописный ландшафт, недовольно взглянула на Эди:
– Вчера вечером, вообще-то, ничего не разладилось! Я прекрасно справлялась, а потом ты задергалась и перепугала ту старую дамочку до полусмерти.
Эди, опустив глаза, уставилась на свою открытку. Это была цветная литография калифорнийской апельсиновой рощи с ярким и ясным солнцем. Такие открытки часто отправляли родственникам на заснеженное восточное побережье – и те принимали их, несомненно, с должной завистью.
Сестра была, разумеется, права. Вчера вечером Эди не стоило так резко перекрывать дым. Никакая опасность им не грозила. Да, Завеса, возможно, истончилась. Да, Эди показалось, что в смерти что-то двигалось. Но пока ни она, ни Вайолет не открывали Завесу, ни один дух не мог просочиться в жизнь.
Если начистоту, Эди сама до сих пор не понимала, почему так поступила. Ей двигал инстинкт. Бессознательная реакция на воспоминание, внезапно всплывшее в голове. Воспоминание, которое она обычно хранила запертым на ключ. И о котором не рассказывала своей сестре.
Она моргнула, взглянув на открытку в руке: та как-то оказалась смята. Теперь посреди апельсиновых деревьев шла складка, портя идеальную картинку. Постаравшись разгладить открытку, Эди вернула ее на стойку. Потом натянула на лицо спокойное выражение и взглянула в глаза сестре.
– Меньше всего нам нужно, чтобы какой-нибудь беспокойный дух потревожил тебя завтра вечером, когда в зрительном зале будет Мэри Саттон, – Эди пожала плечами, стараясь говорить беспечно. – Просто хочу быть готовой, если мне понадобится пройти.
Вайолет посмотрела на нее внимательно и цепко. Каждой из сестер досталась половина дара матери: через Вайолет говорили духи, а Эди умела ходить между жизнью и смертью. Но, в отличие от Вайолет, своим даром Эди не пользовалась почти год. Со дня смерти матери.
Вайолет склонила голову набок, вглядываясь в сестру. И Эди заранее поняла – как часто понимала, – что́ она скажет.