После отдыха работать стало легче, я расколол почти все напиленные чурки, оставив штук двадцать на вечер.
Для обеда было еще рановато, в дом идти не хотелось, и я уселся в дровянике, опершись спиной на поленницу. Под крышей стояла приятная прохлада и я расслабившись начал обдумывать свои действия. Надежды вернуться домой, практически не было. Было вообще сомнительно, существует ли еще мое настоящее тело. Вполне вероятно, что откат от непосильного заклятия его просто-напросто убил.
Сосредоточившись внутренним зрением начал разглядывать искорку Дара, висевшую в солнечном сплетении. Та нисколько не изменилась за пару часов и мерцала, периодически пропадая из вида.
Не меняя позы, я задержал дыхание и затем, как вбили навсегда в мою голову в кадетском училище, сделал глубокий вдох, стараясь представить, как по еле видным каналам, течет сила источника.
Наступившая дурнота и рвотные позывы показали, что все сделано правильно, только не хватило потребного количества силы для такой манипуляции.
Несколько минут прошли в борьбе с тошнотой, когда мне стало лучше, я обнаружил, что на балке дровяника появился заросший кучерявой бородой человечек. Грязный и кудлатый он больше походил на комок волос, чем на живое существо. Но его маленькие глазки сверкали любопытством.
– Ты кто таков? – прозвучал в голове скрипучий голос. – Силой балуешься, когда другим жрать нечего.
– А ты домовой? – потрясенно спросил я, вспоминая толстого вальяжного домового Никандра, живущего в нашем родовом тереме. – Тогда чего такой замызганный?
– Будешь тут замызганным, – с горечью сказал домовой. – Скоро развоплощусь вообще. На всю деревню нас трое осталось. Не заботитесь вы, людишки, о нас, а потом плачете, что болеете тяжко, в доме неустройство, да ссоры.
– Так тебе же бабушка каждый день молока наливает, – неуверенно сказал я.
– Наливает, – согласился тот. – А вежество ее, где? Кошке и то кис-кис скажет, а меня как бы и нет. А ведь хорошо помню, как ее еще девчонкой дед вицей вежеству учил. Уйду я от вас, на фиг вы мне сдались, – сообщил он и выжидающе замолчал.
– Понятно, – подумал я. – Вымогательством занимаешься.
В ответ на мои мысли в эмоциях маленькой нечисти явно проскользнуло недовольство.
– Странно, – отметил я. – Похоже, этот хмырь читает мысли предназначенные для самого индивида. Никандр такого не умеет.
– Поживешь здесь чуток, сам поймешь, почему так происходит, – огрызнулся домовой. – Расскажи лучше, как угораздило в этого шалопута попасть? Вижу ведь человек ты сурьезный.
Заметив мое удивление непонятным словом, он охотно пояснил:
– Лет тому сто назад, когда дом этот построили, попа пригласили, он тут все углы святой водой обрызгал, даже на меня ухитрился попасть. Задницу обжег, зараза! Так он детишек непутевых шалопутами обзывал. Тогда это словечко мне на язык и попало.
Я понятливо кивнул, и сказал:
– Сам не пойму, как такое дело получилось. Миг всего лишь и я уже здесь оказался. В вашем мире, то есть, и в этом теле.
Домовой легко спрыгнул с балки и подошел вплотную. Его глазки неприятно буравили меня.
– Ну, чего, уставился? Говори уже, – не выдержал я.
– Послушай, гость незваный, – всплывали его слова в моей голове. – Вижу, ты источником своим в полной мере владеешь, может, поделишься силой своей а?
В словах домового явно прозвучала мольба. Мне даже стало неловко оттого, что не могу сразу выполнить его просьбу.
Когда сбивчиво начал объяснять, что пока нечем делиться, да и владение источником пока не очень, домовой снисходительно махнул мохнатой трехпалой лапкой.
– Да, вижу я все, человече, – сообщил он. – Но если ты с неделю тратить силушку почем зря не будешь, мне лет на пятьдесят ее хватит.
– Хорошо, – согласился я, – Будет тебе сила, только не за так просто.
– Ну, это и ежу понятно, – обрадовался домовой. – Все, что могу, сделаю, только скажи Ефимке чего тебе надобно.
– А Ефимка это кто? – Тут же переспросил я.
– Да, я это, я, – обиделся домовой.
– Понятно, – сказал я и вздохнул. – А меня Степаном родители нарекли, только теперь, с именем этим расстаться придется.
В это время в дровяник заглянула бабушка.
Ее глаза остановились на мне, не замечая, стоящего прямо перед ней, домового.
– Сережа идем обедать, – предложила она. – У меня все уже на столе.
Я послушно встал и пошел вслед за ней. Домовой проводил нас взглядом и ушел в стену дровяника.
После обеда потянуло в сон. Некоторое время я пытался с ним бороться, но потом решил, что после всех потрясений имею законное право на отдых и, забравшись в кровать, моментально уснул. Долго поспать, однако, не удалось.