В магазине осталось три патрона, надо стрелять только наверняка: закончатся патроны – и я останусь безоружной. Я перебежала к окну, вжалась в стенку и осторожно выглянула. Чисто, но не нравятся мне шорохи сверху… И в это время дверца в потолке, ведущая на чердак, распахнулась, и оттуда на бешеной скорости вылетел огромный огненный шар. Я выстрелила в фигуру мага и бросила тело в сторону, но не успела. Пламя накрыло меня с головой, отшвырнуло к стене, так что на какое-то время я потеряла сознание. Видимо, на мгновение, потому что когда я открыла глаза, на меня из люка смотрел посох. Мы выстрелили одновременно: моя седьмая пуля прошила ему голову, а его секо отрезал мне обе ноги целиком. Пол залила кровь.
В ладонь с запястья упал амулет.
Его дал мне волхв Андрей, отправляя меня на это задание. Видно, чуял старый волк недоброе.
«Елань, - сказал он мне, самолично навязывая его мне на левое запястье, - если ты погибнешь, активируй амулет».
«Когда буду видеть, что вот-вот умру?»
«Нет, - он посмотрел мне в глаза, - когда УЖЕ умрёшь».
Наверно, это смерть. Я онемевшими губами шепнула короткое заклинание активации, и меня закрутил огненный вихрь, а левый висок пронзила резкая боль…
========== Глава 1. На новом месте. ==========
11 февраля 1964 года, вторник.
Какое-то время ничего не было. Боль в виске утихла, тело ныло, особенно правое подреберье и обе руки, слышались детский крик и мужское рычание, грохот мебели. Когда я открыла глаза, то сквозь муть увидела мужика, который как раз пинком ноги отшвыривал от себя ребёнка лет, наверно, двух. Ребёнок отлетел через всю комнату, ударился спиной о стену, но тут же вскочил и с диким завыванием, яростно выкатив глаза и сжав кулачки, бросился на мужчину. Рефлексы сработали раньше, чем я что-либо успела подумать – я выкинула вперёд обе ноги и со всей силы заехала мужику прямо по коленной чашечке. Хруст, вой – и мужик падает на пол.
- Сучка! – проревел он. – Шлюха! Убью! И выродка твоего убью!
Он попытался подняться, но я уже стояла на ногах. Удар носком по горлу, обоими кулаками – по темечку, и мужик перестал подавать признаки жизни. Я пощупала пульс на сонной артерии. Есть, жить будет, но какое-то время поваляется в отключке и даст мне время подумать, где я.
Меня обхватили тоненькие ручки, я машинально обняла ребёнка, погладила его по спутанным чёрным волосам. Обвела взглядом комнату, посмотрела на свои руки, затем натянула прядь своих волос и посмотрела на них.
Вопрос не только, где я, но и кто я.
Комната была небольшой, в ней царил разгром – стол вверх ножками, стулья разбросаны, из них один поломан, книги из шкафа выкинуты, на полу одежда и битая посуда с остатками еды, кресло перевёрнуто. Похоже, это столовая. И холодно, это я поняла, когда почувствовала, что ребёнок в моих объятьях дрожит. Источник холода обнаружился быстро – стекло в окне было выбито, а на дворе всё же февраль.
Я отстранила ребёнка, подошла к окну, осмотрела не слишком большую дыру и осторожно попробовала вызвать на руку заклинание клея. Ощущения странные, это тело плохо умеет колдовать, но уже хорошо, что хоть как умеет, поэтому я подняла с пола белое вафельное полотенце с грязным отпечатком ботинка на нём, сложила его в несколько раз, склеила концы, а затем приклеила к стеклу. Пока обойдёмся так, пока не разберёмся, на что это тело способно.
Мужик начал шевелиться, и я, подойдя к нему, приставила пальцы к его вискам и послала заклинание сна… и не встретила отклика. Усилила заклинание, отклик был слабым. Ничего не понимаю – только же что колдовала, а тут не действуют обычные чары сна!
Маленькая ручонка дёрнула меня за юбку, а когда я обернулась, ребёнок протянул мне волшебную палочку. Я с опаской взяла её, прислушалась к своим ощущениям. Судя по тому, как привычно она легла в руку, владелица к ней обращалась часто, а это… не то, что совсем плохо, но наводит на некоторые размышления. Я направила палочку на мужика и послала невербальную сплюшку, затем, убедившись, что результат есть, наложила чары сна посильнее. Всё, поспи пару часиков, потом с тобой разберёмся.
Я развернулась к ребёнку – не знаю даже, мальчик это или девочка – который по-прежнему держался за мою юбку. Одет он был в поношенные и местами штопанные, но чистые штанишки и рубашечку, ноги босые, волосы чёрные, давно не стриженные, лохматые, кожа бледная, нос крупный, с горбинкой – трудно сказать, своя это горбинка или следствие перелома. Глаза чёрные, серьёзные, и ни следа слёз. И, хоть он и мелкий, ему явно не два года, а больше – пропорции тела и координация не те. Года четыре, я бы решила. Я присела перед ним на корточки.
- Он тебя сильно ударил?
Мальчик что-то промычал, потом прикоснулся к моему левому виску и издал звук «и-и». Он что, не разговаривает?
- Мне не больно, - я тоже покачала головой. – А тебе больно?
- И-и. Ма.
И понимай как хочешь.
Я приложила пальцы к его вискам. Да, серьёзного ничего, переломов нет, несколько ушибов, а вот нос действительно не так давно был сломан. Перелом уже сросся, но криво, у ребёнка должны быть проблемы с дыханием.
- Пойдём отсюда, я тебя полечу.
- И-и.
- Больно?
- И-и, - повторил он и уверенно пошёл из комнаты. Я последовала за ним.
Отвёл он меня на кухню, которая оказалась на этом же этаже за стеной. Кухня была вполне обыкновенной: двухконфорочная газовая плита, раковина, сушилка для посуды, тумба, несколько навесных шкафчиков, холодильник, стол. Вся мебель несколько пошарпанная, но чистая, только на выключенной плите стояла сковорода с неким подобием пирога. Ребёнок взял стакан, подставил к раковине табуретку, включил кран, налил себе в стакан воды, аккуратно закрутил кран, напился и пошёл по своим делам. Я проводила его взглядом.
Выводы делать рано, но он не попросил меня о помощи, а это может говорить как и о простом: «Я сам!», так и о том, что он не привык полагаться на помощь взрослых. Вкупе с тем, что он в этом возрасте не разговаривает, напрашивается, скорее, второй вывод.
На холодильнике лежало несколько газет, я взяла верхнюю, пробежалась глазами по строчкам, уловила какой-то диссонанс. Такой же диссонанс был и во время попыток поговорить с ребёнком, но тогда было не до этого. А теперь я прислушалась к себе, внимательно прочитала статью, потом побежала в соседнюю столовую – помнится, там были книги. Мало ли газета заграничная. Но книги подтвердили моё подозрение: почти все они были на английском, лишь три мне попались на латыни. Страна издания как газеты, так и большинства книг – Великобритания.
Значит, я, скорее всего, в Великобритании. Занесло, однако.
Английский я знала не то что бы очень, но изъясняться могла: железный занавес для обычных советских людей не означал такого же занавеса для магов, поэтому общаться мне приходилось со многими иностранцами. Но тогда вопрос – а на каком языке я говорила с ребёнком? Может, на русском, и он меня просто не понял?
Я закрыла глаза, вспомнила свою первую фразу: «Он тебя сильно ударил?», произнесла её. Получилось на английском – это тело автоматически все мысли переводило на английский. Сказала фразу на русском. Нет, не то, разговаривала я точно на английском, который привычен этому телу. На всякий случай я поискала ребёнка, нашла его в детской на втором этаже – очень скромно обставленной, но аккуратной; он в маленьком котелке для зелий – настоящем, не игрушечном – сосредоточенно «варил» какое-то зелье. Роль зелья выполняли насыпанные в котёл мелкие камешки, бумажки, пуговицы и тому подобная мелочь. У меня внезапно едва ощутимо защемило на сердце – то ли радость, то ли горечь. Чувства явно не мои – её, той, тело которой я заняла. Видимо, это её сын. А там в столовой валяется муж, получается?
Я подошла к ребёнку, присела перед ним и спросила, проследив на этот раз, чтобы фраза точно прозвучала на английском: