Министры дружно посмотрели на дорогие швейцарские часы, естественно, каждый на свои, и принялись подсчитывать разницу во времени.
- Не хочется быть невежливым, разговор не получится, если я разбужу нашего американского друга среди ночи в неурочный час… — буркнул Президент.
***
Так как в воинский эшелон по бумагам должен был погрузиться целый батальон, то подали пять теплушек плюс один классный вагон и два вагона под имущество, в которые загрузили продукты и обмундирование. Теплушки из–за отсутствия личного состава остались пустыми, а мобилизованные разместились в четырёх купе штабного вагона: одно занял командир, другое - не совсем трезвый Дормидонтенко, два оставшихся — остальные солдаты: Шмуклер и близнецы. Рота ОМОНовцев внимательно следила за отправкой войска на фронт. Готовились сопровождать «многочисленный» батальон, потому и нагнали столько милиции. Крупноголовые, лобастые и плечистые милиционеры подогнали к вагонам группу грузчиков- таджиков. Мобилизованные «добровольцы» встали возле своих купе и через окно наблюдали за действиями грузчиков и милиции. Правоохранители не покидали погрузочную площадку до самого отправления. Электровоз дал протяжный сигнал и дернул вагоны. Подполковник милиции с суровым квадратным лицом провожал эшелон тяжелым взглядом и нехотя взял под козырек. Братья скорчили рожицы провожающим «ментам» и захихикали, Изя тихо молился непонятно какому богу, а Озоруев молчал, хмурился и теребил мочку правого уха.
Оркестр, состоящий из дюжины нетрезвых музыкантов, громко заиграл марш «Прощание славянки». Крепко запьяневший Дормидонтенко, который успел принять на дорожку еще граммов двести, внезапно приободрился, подхватил мотив и пропел громко в открытое окно гнусавым голосом, коверкая слова марша:
«В жопу клюнул жареный петух!
Остаюсь на сверхсрочную слу–у–ужбу!
Портупею я буду носить!
И в солдатской столовой пита–а–аться
И добавку второго просить…»
Милицейский чин, наблюдавший снаружи за отправкой эшелона, услышав непатриотичный текст, погрозил ему кулаком, но промолчал. «Что взять с убогого?»
Электровоз вновь резко дернулся, и поезд медленно отчалил. Колеса стали неторопливо, со скрипом вращаться, затем завертелись быстрее и уже через несколько минут бойко и равномерно постукивали на стыках рельс.
Вокзал исчез из поля зрения батальона и добровольцы взгрустнули. Озоруев прошелся несколько раз по коридору. В купейном вагоне, помимо служивых, находились две женщины- проводницы. Пассажиры по очереди стали знакомится с хозяйками вагона: одну звали Клава, вторую — Рита. Клаве было далеко за тридцать. Красавицей её, конечно, не назовешь, но в полумраке коридора, она казалась вполне привлекательной женщиной: выпуклые бедра, аппетитная попа, грудь колесом. Жизнь Клаву, видимо, потрепала изрядно, поэтому на лицо был наложен макияж толщиной в мизинец. А Рита была девушка в самом соку, намного моложе своей напарницы: стройная, фигуристая, с торчащими, словно крупнокалиберные пули, сосками, которые были отчетливо видны сквозь форменную рубашку.
Максим сходу оценил разницу в годах: Рита была лет примерно на десять моложе, чем тертая жизнью подруга. Радушная Клава, гостеприимно напоив новых пассажиров горячим чаем, без обиняков предложила будущим фронтовикам за малое вознаграждение свои нехитрые услуги интимного характера. Рита осуждающе фыркнула и тут же скрылась в купе проводников. Озоруев в иное время не преминул бы воспользоваться подвернувшимся случаем «размяться» с безотказной женщиной, но только не в этот неудачный день. Шмуклер скромно замялся, потому что был крайне экономным человеком, а Дормидонтенко давным–давно не нуждался в подобных услугах. Оставались только однояйцовые близнецы, которые с восторгом и воодушевлением приняли предложение Клавдии и взялись за дело с юношеским азартом. Комбат не стал препятствовать явному нарушению воинской дисциплины — пусть порезвятся напоследок.
Вагончик размеренно покачивался, а братья энергично увеличивали амплитуду его движения. Порою они так шумели и стучали, что Максиму приходилось колотить в стенку соседнего купе, утихомиривая энтузиазм резвых близнецов.
***
Несколько часов воинский эшелон медленно полз от разъезда к разъезду, стоял на сортировках и узловых станциях Москвы и ближе к вечеру, наконец, покинул столицу. Впереди был Воскресенск.
Озоруев с неподдельным интересом ждал встречи с пополнением и решил не бежать, как крыса с тонущего корабля, сразу, а незаметно исчезнуть на станции. Он хотел воочию убедиться, что добровольцы существуют и в наше безыдейное время. Вероятно, думал он, это небольшой отряд оболваненных пропагандой патриотически настроенных недорослей — «нашистов», которые мало годятся для военной службы и разбегутся, едва раздадутся звуки первых выстрелов. Однако увиденное превзошло все его ожидания: на перроне стояла огромная шумная толпа одинаково одетых мужчин. Едва поезд затормозил, как кто–то невидимый подал команду, и добровольцы в полевой форме быстро повзводно построились в две шеренги.
«Что ж неплохо для призывников — «партизан»! — удивился про себя подполковник. — Хоть чему-то их уже обучили! Либо они не всё забыли на гражданке».
Макс вышел из вагона, сделал несколько шагов навстречу строю и замер в нерешительности и недоумении. Действительно, комбату было от чего опешить. В первой шеренге стояли исключительно азиаты с одинаковыми жёлтыми лицами. Плосконосые, широкоскулые, с раскосыми глазами. Откуда набрали столько бурятов и тувинцев в Северной столице? А может быть, это узбеки, казахи и киргизы?
Подполковник принял доклад от молодого лейтенанта, помощника военного коменданта станции, и, заложив руки за спину, пошел вдоль строя. И вторая шеренга состояла из азиатов - ни одной славянской морды лица!
Максим, хмуря брови, молча дошагал до правофлангового бойца. Офицер на почтительном расстоянии следовал сзади. Стояла гробовая тишина, которую нарушало только щебетание воробьев, сидевших на заборе.
- Как твоя фамилия? — спросил Озоруев самого высокого новобранца. Солдат не ответил, а лишь закрутил головой, надеясь хоть что–то понять. — Повторяю: как твоё имя?
Один из бойцов прокричал какие–то слова на родном для солдата языке, и верзила рявкнул:
- Ван!
- Иван? Я не имя, а фамилию спрашиваю!
Переводчик снова перевёл, и боец громко ответил:
- Мин!
- Иван Мень? Бурятский еврей, что ли? — удивился Озоруев и позвал на помощь Шмуклера. Исполнительный Шмуклер мгновенно очутился рядом с командиром и забросал вопросами псевдоиудея. Новобранец ничего не смог ответить. Тогда к подполковнику приблизился сопровождающий команду лейтенант и доложил:
- Товарищ подполковник! Я, конечно, дико извиняюсь, но это не бурятский еврей!
- А кто он по–твоему? Хакас? Калмык? Шорец?
- По списку это Ван Мин! Не знаю, какое из двух слов имя, а какое — фамилия. По мне, что Ван, что Мин. Но уверяю вас — это чистокровные китайцы! Жаль, но на всю команду есть только один переводчик!
- Ван Минь, говоришь? Не шутишь?
- Никак нет!
- А откуда взялась эта пятая колонна диверсантов под Москвой?
- Это простые строители, они возводили новый микрорайон в Питере и вызвались служить новой Родине. Все как один граждане России, добровольцы: паспорта, военные билеты, приписные, честь по чести! Натурализовались, черти, в прошлом году!