В коридоре чуть не налетел на Петелькова.
— В клинику, дружище, — подхватил тот под руку. — Все уже там.
Во дворе ждала санитарная «Волга».
— Зря волнуешься, чует мое сердце, это еще не то, — осадил Некторов взбудораженного коллегу.
В клинике выяснилось, что действительно не то. Предполагаемый донор оказался «оснащенным» дюжиной серьезных болячек. Давать новую жизнь человеку, чтобы он в скором времени закончил ее в муках — не жестоко ли?
— Не пробил еще наш час, — подошел Косовский. — Как там красавица Клеопатра?
— Нормально, — соврал Некторов, не желая огорчить профессора — и так перенервничал.
Они вернулись в институт, и Некторов опять занялся Клеопатрой, которая упорно не желала наладить с ним контакт. Завтрак она, правда, съела, но по-прежнему угрюмо отсиживалась в углу клетки. Температура у нее оказалась нормальной, анализ крови тоже.
Заехала Тоша, поздравила с днем рождения, а Клеопатре хотела преподнести погремушку и связку бананов, но он остановил:
— Погремушки припаси для нашего будущего сына.
— Вот еще! — смутилась девушка.
— А что? У нас обязательно будет сын. Клеопатру же такой игрушкой баловать нельзя. Она ее раскусит, наглотается пластмассовых горошков, и наш эксперимент полетит в тартарары.
— Как знаешь, — она слегка огорчилась и, махнув рукой: «До вечера!», — убежала.
Он с нежностью смотрел ей вслед. Не верилось, что именно эта неяркая девчонка стала так нужна ему. В скольких сердцах он поселил надежду, у скольких, не задумываясь, ее отбирал, сколько сам обманывался, и вот оказалось, что судьба его — Тоша. Впрочем, при всей любви к ней он не собирался бросать некоторые привычки своей теперешней жизни. Тоша — это Тепло семейного очага, уют. Но как отказаться от роли дарителя мимолетного счастья?
Нет, он вовсе не Дон-Жуан, но нужна же ему разрядка в перерывах между напряженнейшей работой! Ему казалось, что все именно так и должны принимать его, как он считал, безобидные похождения.
— Ты оставляешь после себя унижение, — гневно бросила как-то одна из вчерашних его обожательниц. — И унижаешься сам, так эксплуатируя свою внешность.
Впрочем, такие мелочи портили ему настроение ненадолго.
После работы, как обычно, он позвонил по телефону в несколько мест, напомнив о своем существовании и, слегка обнадежив девичьи сердца, заспешил домой.
В вечеру Настасья Ивановна приготовила жареную утку, фаршированную яблоками, испекла «наполеон» и едва успела протереть бокалы, как сын с компанией весело ввалились в дом. Супруги Котельниковы, бывшие однокурсники Виталия, милые и предупредительные, еще у порога подхватили ее под руки и повели за стол. Манжуровы принесли в подарок имениннику диковинный газовый светильник, и минут десять гости разглядывали это чудо, под стеклом которого рождались и гибли планеты, возникали и таяли фантастические пейзажи и города.
Последней пришла Тоша с букетиком ландышей, робко протянула их Настасье Ивановне. В другой руке у нее был большой сверток, который она не знала, куда и положить.
— Что же вы, Тошенька, — засуетилась Настасья Ивановна. Развернула бумагу и улыбнулась — томик стихов Блока и галстук. Ну что ж, пусть будет так — поэзия и жизнь.
Легкие туфельки, кремовое платье с цветными разводами по подолу, и вся она сегодня весенняя, обновленная, — удовлетворенно отметил Некторов, целуя Тошу в лоб. Кто-то шутливо крикнул «Горько!», и он подтвердил, что возглас почти уместен.
— Неужто подали заявление? — охнула Настасья Ивановна. — И ничего не сказали?!
Он подошел к ней, обнял.
— Я ведь тоже хотел торжественно, чтобы ты потом не в одиночестве переживала, а, так сказать, при народе.
— Я не нравлюсь вам, — прошептала Тоша.
Настасья Ивановна молча уткнулась лицом ей в плечо.
Посыпались тост за тостом — за именинника, его мать, невесту, похвалы в адрес хозяйкиных блюд, шутки. Потом супруги Котельниковы сели на своего любимого конька: размечтались о поездке в Африку, о том, как будут лечить негритят, есть страусовые яйца и любоваться жирафами.
— Лисичкин-то, Лисичкин мой что отколол! — воскликнул разгоряченный рюмкой Манжуров. Ирина предупредительно толкнула его локтем в бок. Он замолчал и повернулся к жене. — Не толкайся, школа — учреждение, интересное для всех, даже для медиков. Я прав, Виталик?
— Прав, Шура. Только, пожалуйста, закусывай, — Некторов подвинул ему тарелку с салатом. — Быстро же ты повеселел, ясное море, — не обошелся он без любимой присказки, встретил взгляд матери — она не любила это выражение, считала его неинтеллигентным — и виновато улыбнулся.