— Ваш последний отчет я получил вчера, — начал Мул. — Не стану скрывать, что меня он не очень порадовал, Притчер.
Генерал нахмурил брови.
— Да, я понимаю. Но я не мог сделать иных выводов. Второго Основания просто нет, сэр.
Мул основательно обдумал эти слова и покачал головой.
— У нас есть данные Эблинга Миса. Какие бы доказательства обратного мы ни получали, данные Миса исключают их.
Подобный разговор был не нов, и Притчер ответил не задумываясь:
— Мис, вероятно, и являлся величайшим психологом Основания, но он был ребенком по сравнению с Хари Сэлдоном. Он изучал работы Сэлдона под искусственной стимуляцией со стороны вашего мозга. Вы могли слишком сильно надавить на него, поэтому возможна ошибка.
Мул вздохнул, и его уродливая голова закачалась на тонкой шее.
— Если бы он прожил хотя бы еще минуту. Он уже хотел сказать, где находится Второе Основание. Он знал, я вам повторяю. Я не должен был потворствовать, не должен был ждать, ждать и ждать. Столько времени потеряно! Пять лет впустую!
Притчер мог отнестись презрительно к той слабости, которую проявлял перед ним начальник, если бы не эмоциональный контроль.
— Но возможно ли другое объяснение, сэр? — сказал он. — Пять раз я вылетал на поиски, и вы сами составляли мне маршруты. Я обыскал все, вплоть до астероидов. Прошло триста лет с тех пор, как Хари Сэлдон из старого мира якобы создал два Основания, чтобы они служили ядром нового мира, который придет на смену Первой Империи. Через сто лет после смерти Хари Сэлдона слава о небезызвестном Первом Основании гремела по всей периферии. Через сто пятьдесят лет после смерти Сэлдона, во времена последней битвы со Старой Империей, это имя гремело уже по всей Галактике. А теперь Прошло уже триста лет — и где же это таинственное Второе Основание? Ни в одном закоулке космоса о нем и не слыхали.
— Эблинг сказал мне, что место его расположения держали в строжайшей тайне. Только секретность могла обернуть в силу его слабость.
— Сохранить такую тайну практически невозможно. Легче предположить, что Второго Основания просто не существует.
Мул поднял голову.
— Нет, оно существует, — костлявый палец владыки покачался в воздухе. — Нам придется несколько изменить тактику.
Притчер нахмурился.
— Вы хотите лететь на поиски сами? Я бы этого не советовал.
— Нет, конечно же, нет. Вам придется полететь еще один раз, последний. Но с другим командиром.
Наступило молчание, затем Притчер осведомился:
— С кем же, сэр?
— Здесь, на Калгане, есть один молодой человек — Билл Чанис.
— Я никогда не слышал о нем, сэр.
— Знаю. Но у него живой ум, он тщеславен. И он необращенный.
На мгновение челюсть Притчера задрожала.
— Я не вижу в этом особых преимуществ.
— Но они есть, Притчер. Вы обязательный и исполнительный человек. Вы хорошо мне служите. Но вы — обращенный, и все мотивы вашего поведения — это вынужденная и безнадежная преданность мне. С утратой своих естественных эмоций вы лишились чего-то очень тонкого, что я не в состоянии возместить.
— Я этого не чувствую, сэр, — хмуро ответил Притчер. — Я прекрасно помню те дни, когда был вашим врагом, но не чувствую, что теперь что-то потерял.
— Разумеется, нет, — рот Мула скривился в улыбке. — Вряд ли ваши суждения по этому вопросу могут быть объективными. А этот Чанис тщеславен и ищет выгоду только для себя, поэтому ему можно полностью доверять. Он знает, что целиком зависит от меня, и сделает все, чтобы продлить мою власть, а заодно и самому урвать клочок славы. Полет с вами будет для Чаниса дополнительным толчком к его стремлению взобраться по социальной лестнице еще выше.
— Но тогда, — продолжал настаивать Притчер, — почему бы не снять с меня контроль, раз уж вы считаете, что от этого я стану лучше? Вряд ли мне теперь можно не доверять.
— А вот этого я пока не сделаю, Притчер. Пока вы находитесь на расстоянии вытянутой руки или выстрела от меня, вы навсегда останетесь обращенным. Если бы я вас освободил, то в следующий же миг был бы мертв.
Ноздри генерала раздулись.
— Мне больно слышать такое от вас.
— Я не хотел причинить вам боли, но вы даже представить себе не можете ваши чувства, будь они освобождены от контроля. Человеческий мозг отвергает всякое насилие, и именно по этой причине невозможно загипнотизировать человека против его воли. Я могу это сделать, но не потому, что я гипнотизер. И поверьте мне, Притчер, то негодование, которое вы не можете продемонстрировать и о котором даже не догадываетесь, проявилось бы в таком виде, что я не хотел бы оказаться с вами лицом к лицу в тот момент.