- Ох! Что ж Вы хотели?! - произнес Фогельштейн, но про себя подумал иное: 'Обычно все истории, особенно интересные, откладываются очень хорошо, если он и был у меня, то, скорее всего, несколько раз, просто на консультации', - и что за болезнь у Вас была?
- Неужто это так важно сейчас? - голос незнакомца дрогнул, но на слове сейчас он сделал акцент, - маниакальная шизофрения!
Собеседник громко засмеялся, еще более пугая Фогельштейна, мысли которого окончательно запутались. Он вдруг начал прикидывать, а похож ли тот на шизофреника, или нет, а как вообще всегда можно выделить шизофреника из толпы и так далее. Все-таки психиатрией Исаак никогда в своей жизни не занимался.
- Видите ли, чтения Ваших книг натолкнуло меня на ряд идей.
- А Вы представиться не хотите? - вдруг испугался Исаак.
- О да, извините, меня зовут Иван Фарнберг, мои корни из России, сто лет назад мой прадед был вынужден эмигрировать...
- Фарнберг, ха, типичная русская фамилия! - засмеялся уже Фогельштейн, но собеседник на сей раз оказался не так весел.
- Фамилия моего прадеда была Милославский, он был из дворян, но у него была одна дочка, вышедшая в Германии замуж за Штефана Фарнберга. Так вот к делу. Абсолютно случайно мне в руки попала одна книга, где автор ссылается на Ваши последние разработки. Он утверждает, что Вы научились вдыхать жизнь в мертвое тело. И я, а точнее мы с коллегами, прочитали Вашу книгу. И потом еще одну. И еще. И мы сделали вывод, что Вы поразительно близки к потрясающему открытию.
- Уф, видите ли. Тема, бесспорно, интереснейшая, но Вы сами понимаете, сколько здесь трудностей. И я не имею права все раскрывать. Я, тем не менее, надеюсь, что мои эксперименты пригодятся в практике.
- Они пригодятся. Скоро. Уже через несколько лет. Но вот что... Все гораздо сложнее.
- А в чем дело, не томите! - в Фогельштейне взыграл научный азарт.
- Оживлять придется человека.
- М-да.
- Вам не интересно?
- Интересно, но Вы знаете, сколько мышей погибло на моем столе? Опыты засекречены, а Вы даже в России о них узнали!
- Но Вы оживляете мертвых, даже если они потом и погибнут, то можно считать, что это возвращение к своему естественному состоянию. То есть Вы точно не работали в минус: не выжившие мыши остались при своих.
- Но тут человек! Если мы ему дали надежду на жизнь - надежду! А много ли чего еще на этом свете подобного, как то: надежда жить, просыпаться каждый день и любоваться миром? - то если он умрет, мы ответственны за это. Но даже если он и выживет, то вряд ли он сможет жить полноценной жизнью.
- А вот Вы, профессор, поработайте, над тем, чтоб смог.
- Вам легко говорить. И кто Вы такой? От имени кого выступаете?
- О, не беспокойтесь. Мы еще поговорим в более широкой компании. По глазам вижу, что Вам интересно. Вы же человек идейный! Вы сами хотите сделать открытие, которое перевернет мир. Ведь в таком случае можно будет спасать людей, умирающих по случайным причинам. Смерть мы не победим, нет, но она будет от старости, и не более того.
- Так, и что Вы хотите от меня?
- Разработайте технологию оживления человека. Вы же в совершенстве владеете физиологией. Отталкивайтесь от уже имеющихся опытов с мышами. Вот и все.
- А потом?
- Мы посмотрим, ведь я не могу быть уверенным, что у Вас получится. Я Вас, профессор, бесконечно уважаю, но вы не единственное светило в мире науки, возможно, эта разработка удастся кому-то другому... Ведь Вашу книгу читал не только я! Найдутся и другие, более смелые и удачливые, кто внесет свое имя в историю и кого будут вспоминать благодарные потомки.
Фарнберг попал в точку - самолюбие Фогельштейна было сильно задето последней фразой, и, вернувшись в Швейцарию, он начал продумывать все детали предстоящего грандиозного исследования. Первым делом он переключился с мышей на свиней. 'И в самом деле - я могу совершить такое открытие, которое еще никто не совершал, - думал он, - я уже научился поворачивать жизнь вспять! И я его совершу, совершу!'
Глава III. Все на продажу
Совершил и завершил все свои планы нахождения на Красной площади Иван Фарнберг. Да, именно он был тем самым туристом, внимательно осматривающим достопримечательности в самом начале нашего повествования. Он фотографировал Кремлевскую стену, башни, мавзолей, могилы некрополя, когда услышал уже упомянутый возбужденный диалог двух молодых людей. Иван прибыл на свою историческую Родину уже в третий раз, и в каждый из этих приездов она производила на него непередаваемое впечатление. Переезжать сюда он, конечно же, не собирался, ибо человеком был неглупым, хоть и корыстным. Русский язык Иван изучал с детства (спасибо бабушке, той самой единственной дочери князя Милославского), поэтому, находясь на площади, мог понять смысл диалога наших героев.
Иван, в отличие от остальных наших героев, покидал площадь быстрым шагом. Его подгоняла мысль о грядущем вечере и ночи. А эти вечер и ночь он планировал провести не один, а в компании миловидной блондинки по имени Ирина. Готовясь к командировке, Иван встретил ее на одном из сайтов знакомств и в течение последнего месяца вел переписку, равно как и с россыпью других девушек, которые могли бы скрасить время, проведенное Иваном в российской столице. В итоге те возможности, которые Ира продемонстрировала ему во время видеозвонков, убедили его принять решение в пользу ее кандидатуры.
Как же она выглядела? Это была длинноногая худая девушка, с большими губами (как она утверждала, 'от природы', но, честно говоря, верить в это категорически не хотелось), грудью четвертого размера, упругой попой и умением с первого взгляда определять платежеспособность мужчин. Порой ей хватало взглянуть в глаза - уже был готов вывод о перспективности парня. На сайте знакомств она отвечала абсолютно всем иностранцам, не проявляя той избирательности, которую можно было наблюдать у нее в общении с соотечественниками. Вечер и ночь с Иваном она предвкушала как веселое приключение, и вообще, придерживалась мнения, что подобные приключения должны быть частыми, благо желание внутри нее всегда било через край. Давно прошли школьные времена, когда на анонимный вопрос на специально созданном для этого ресурсе 'Ты девственница?' она отвечала: 'Нет, меня жизнь имеет'. Ирина осознала тот факт, что чем более респектабельные парни тебя имеют, тем больше у тебя возможностей не быть подмятой под обстоятельства, а самой подминать все под себя. По забавному совпадению, училась она в той же самой университетской группе, что и Дарья.
Но Даша уже полчаса как ушла в противоположную сторону и бодро шагала по Варварке мимо английского подворья, а вот Иван и Ирина пересеклись на выходе с Красной площади, у памятника Георгию Жукову. Полководца, похоже, не очень интересовали суетные люди, и он все всматривался вдаль. А быть может, его весьма разочаровывало расхаживающее во все не ограниченные передвижной сцепленной оградой стороны поколение, уже само состоящее из детей, рожденных от хваленных маршалом русских баб, спросить сейчас его уже было невозможно. Иван и Ирина отправились в один из фешенебельных ресторанов, коих было в достатке в центре города. А далее была ночь, описывать которую подробно смысла нет, ибо свечку, как водится, никто не держал.
Итак, мы познакомились с гулявшей по площади Дарьей, со спешившим на свидание Иваном, настало время познакомиться и с двумя молодыми людьми, ведшими активный диалог, благо им предстоит стать весьма важными персонажами нашего повествования. Собеседников, шедших по Красной площади, звали Михаил Пирогов и Антон Поребко. Они, увлекшись диалогом, не обратили внимания ни на нашу подругу Дарью, ни на туриста, повернувшего голову в их сторону во время их разговора. Это были молодые, только-только перевалившие за первую четверть века люди. Антон был юношей довольно плотного телосложения с ростом немного выше среднего и частенько отпускал свои темно-каштановые волосы почти до плеч, подстригая их предельно коротко два раза в год. Глаза его были не то зелеными, не то карими, а порой даже какими-то желто-кошачьими, при этом взгляд его всегда был чист и честен, лишь его манера смотреть из-под бровей действовала на многих угрожающе. Он был большим противником ярких красок в одежде и из толпы особенно не выделялся. Он крайне отрицательно относился к дресс-коду, считая его ущемлением прав людей, не понимал, зачем люди стремятся хорошо выглядеть и отдают на и за подобную борьбу всю свою жизнь. По натуре он был человеком скромным, сам вперед не выдвигался, начало беседы даже со знакомым человеком могло вызвать в нем много смущения, однако когда ему предоставляли слово, он словно преображался, расцветал и мог говорить без умолку. В голове его порой сталкивалось два мира - мир реальный, где Антон мыслил, как и все его сверстники, уверенно окончил известный столичный институт, жил в скромной двушке с родителями на окраине, боролся за свое будущее, цеплялся и карабкался, сталкивался с барьерами и учился искать способы их обходить; и мир иррациональный, бывший произведением его неиссякаемой фантазии на те множественные знания, что он жадно черпал из всевозможных источников; мир, в котором ему хотелось бороться за справедливость, не расстилаться и не говорить красивых слов, не ломать свою личность. У Антона было интересное качество: он любил, находясь один, воображать, как на него кто-то смотрит. Он использовал жесты, кривил ртом, будто на него направлены тысячи телекранов и кто-то наверху регулярно отслеживает данную трансляцию; он любил говорить сам с собой и с возрастом даже перестал стесняться говорить сам с собой вслух. Он был склонен к провокациям, ему нравилось говорить публично идущее вразрез с общим мнение - для того, чтобы лишний раз привлечь к себе внимание. С ранних лет Антон мечтал прославиться, причем одномоментно, и рисовал в своем воображении подобные картины. В одной из них он шел мимо пруда с тонущим ребенком и нырял туда, вытаскивая незадачливое дитя за шкирку. Во второй он становился свидетелем кражи, догонял жулика и возвращал украденное добро потерпевшему. В третьей на перекрестке он видел вылетающую на тротуар машину и отталкивал не видящую транспорт девушку в сторону (этот случай он смаковал особо, представляя, как вначале девушка будет возмущаться, и как потом заорет, когда увидит пронесшийся по тому месту, где она только что стояла, автомобиль и раскрошившийся в кашу от сильного удара об стену).