— В каких отношениях Вы состояли с Анатолием?
— Ну…
— Надежда, Вы должны отвечать на мои вопросы.
— Блин… Ну в близких. Ночевал у меня. Но я побаивалась. Мы только обнимались.
— Надежда, постарайтесь максимально подробно вспомнить события того дня.
Планшет автоматически входит в режим "регистрация показаний". Девушка задумчиво покачивает головой.
— Это был — по-моему — понедельник. У меня был выходной, у Толика — короткий день. Вечером зашел Марлон.
— В каком часу это было?
— Не помню. Кажется — уже темнело.
— Как он выглядел?
— Он ходил в такой дурацкой куртке с капюшоном, и всегда как будто смотрел под ноги. Так что я и лица его толком никогда не видела. Зато он часто крутил в пальцах спичечный коробок. Как будто сейчас фокус покажет.
— Понятно. Продолжайте.
— Ну… Я пошла на кухню, они о чём-то тёрли, а когда я вынесла перекусить, Толик предложил мне собираться. Он сказал, что есть прикольное место, и мне там понравится. Ну я всегда за любой кипишь, кроме голодовки. Так что долго меня уговаривать не пришлось.
— В котором часу вы вышли?
— Ну так… Уже почти стемнело.
— Как долго вы шли?
— Ну я не засекала. Я по дороге ещё потыкалась в мобилку, а потом увидела забор с воротами. Марлон надавил на ворота, они немного приоткрылись, и мы зашли. Там был длинный тёмный двухэтажный дом и приванивало какой-то мазутой.
— Вы сможете опознать этот запах?
— Она больше не чувствует запахов, — сообщил врач.
— В общем — мне там сразу жутко не понравилось, а пацаны посмеялись и сказали, что я могу оставаться во дворе. А они зайдут. И я, как дура, потащилась за ними.
— Что Вы делали в здании?
— Сначала держалась за Толика и смотрела под ноги. Он фонариком светил, а Марлон спички жег. Потом я решила, что всё не так уж страшно, включила фонарик в телефоне и начала разглядывать плакаты на стенах. Там в одной большой комнате было много понаклеено. И совсем старые, и новые. И жутко воняло. Я не заметила, как начало вонять горелым. А потом в комнате стало светлее, я обернулась, а это дверь горит. Я кинулась к окну, разбила стекло, а на окне решетка. А потом начали загораться плакаты. Там ещё стояли какие-то бочки и большой грязный баллон. И ещё всякое валялось. И всё начало гореть. И пол тоже.
— Вы не пытались покинуть комнату?
— Как я могла? Около двери горела бочка. Так горела, что гудела. Я прижалась к окну и надеялась, что до меня не достанет. А потом что-то бабахнуло, разлетелось и на мне начала гореть одежда. А потом я очнулась в больнице. Всё.
— Вы так спокойно об этом рассказываете.
— Слишком много раз всё это вспоминала. И всё равно я теперь не могу заплакать.
— Понятно. У Вас был при себе мобильный телефон. Вы пытались вызвать помощь?
— А куда бы я вызывала? Я же адреса не знала.
— Можно было воспользоваться приложением автоматического экстренного вызова. Оно есть во всех телефонах уже много лет.
— Ой… Я не подумала. Я так испугалась…
— Ладно. Почему Вы не сообщили Ваши полные данные ранее?
— Не знаю. Я думала — это известно.
— Она четыре месяца была без сознания, — напомнил врач.
— Вы желаете, чтобы мы сообщили Вашей матери о Вашем местонахождении?
— Не знаю… Пока не говорите ей ничего. Толику что за это будет?
— Трудно сказать. Следствие определит.
— Хорошо бы побольше ему припаяли. Передайте ему от меня, что он — козёл.
— Обязательно. Выздоравливайте. До свидания.
Когда покинули палату, врач подошел ближе и негромко сказал:
— Пожалуйста — не сообщайте пока родным ничего. Я не уверен, что они признают её после того, что произошло.
— Я видел фото с места происшествия. Это были обгоревшие останки. Вы сделали невозможное. Но почему всё-таки Вы не поинтересовались её полным именем? У нас бы по крайней мере не висело дело о пропаже человека.
— Игорь Юрьевич, видите ли… Ей нужно было время, чтобы осознать произошедшее. То, что с ней произошло, на самом деле непоправимо. Это не просто изменившаяся внешность. Вы ведь слышали о киборгах?
— Я понял. Я пока не буду сообщать её матери.
* * *
Проводил следователя и вернулся в палату. Надежда продолжает вязать, полулёжа на кровати. При этом чему-то улыбается. Кажется — она довольна. Нетрудно понять — что её радует.
— Радуешься, что справедливость восторжествовала?
Она поправляет нить и кивает.
— Теперь не отвертится.
— Ты ничего не прибавила?
— Я — конечно — дура, но не настолько. Он вообще-то предупредил об ответственности за дачу ложных показаний. Да я и раньше об этом слышала.
— И ничего не скрыла?
— Виктор, Вы что — меня в чём-то подозреваете? Какой мне смысл что-то недоговаривать? Вот хотела Вам шарфик подарить, а теперь себе оставлю.
— Оставь. Он тебе пригодится.
— Зачем?!
— Чтобы зимой не мёрзнуть.
— Не поняла…
— Во-первых — тебе нельзя переохлаждать нервную систему. Во-вторых — нельзя заморозить воду в системе жизнеобеспечения. В третьих — батарея не переносит низких температур. И учти, что в спокойном состоянии у тебя тепловыделение гораздо меньше. Конечно — есть система подогрева, но она сильно разряжает батарею. Так что зимой придётся одеваться по погоде. И чаще подзаряжаться.
— Вот так номер, — глядит она удивлённо.
— Летом всё наоборот. В сильную жару тебе придётся следить, чтобы голова не перегревалась. Потеть ты не будешь, но можешь просто поливать голову водой.
* * *
За окном вечер. Упёрлась лбом в оконную раму, закрыла глаза.
— Толик. Козлина. Пригласил — блин. Я ему устрою ласковую встречу. В зале суда. Надо было ещё приврать что-нибудь. Ну уж нет. Там и правды хватит. Наверняка же этот Муфлон и подпалил своими спичками. Ну ничего — теперь-то из Толика точно имя этого поджигателя вытрясут. Ещё бы снять при судьях оболочку с руки, как Терминатор. И сказать — вот, во что они меня превратили! Ненавижу.
* * *
Глава 3
За окнами — лето. С тех пор, как установили батарею и включили мобилку — жизнь перестала казаться совсем уж грустной. Да — непривычно каждый вечер ставить себя на подзарядку, как телефон. Медсестра и Димка учат себя обслуживать. Здорово, что быстро научилась пользоваться мобилкой. Первым делом приспособила её, как записную книжку. Чтобы ничего важного не забыть. Долго не решалась позвонить маме. Это был первый звонок. И очень тяжелый разговор.
— Здравствуйте.
— Мама, это я.
— Девушка, вы, наверно, ошиблись номером.
— Мама, это правда — я. Надя. Я не погибла.
— Надька! Ты почему столько молчала?! Я тебя уже похоронила три раза!
— Мам, меня спасли. Я ещё в больнице. Мне первый раз разрешили позвонить.
— Дочка, что с тобой случилось?! Я приеду!
— Мама, не надо. Мне ничего не надо. Я уже сама хожу. Но я очень сильно изменилась. Ты меня не узнаешь.
— Не морочь голову, Надька. Ты где?
— Я же говорю — я в больнице. Доктор сказал — я теперь буду жить долго. Мама, я тебя люблю. Только не надо приезжать. Я потом сама приеду.
— Надька, ты что такое несёшь? Ты думаешь — я тебя не найду?
— Мама, лучше скажи — как у тебя дела?
— Дела — чуть ежа не родила. Как жила, так и живу. Когда тебя можно будет видеть?
— Мама, я пока не хочу, чтобы ты меня видела. Я в пожар попала.
— Надька, ты чего — лицо обожгла? Тебе на пластику деньги нужны?
— Мам, мне ничего не нужно. Уже всё сделали. Но мне надо привыкнуть. К себе привыкнуть.
— Фух. Ты что — раньше не могла передать через кого-нибудь? Ты обо мне подумала хоть раз?
— Мам, я без сознания несколько месяцев лежала.
— Сознание. Совесть ты потеряла, а не сознание. Я на квартиру к тебе раз пять приезжала. Кстати — твои вещи во второй раз забрала. Куда тебе их привезти?