— Гриша! — крикнула она.
Подошел инженер-конструктор, поправив очки, покопался в аппарате, подсыпал на стык броневых листов флюса, крикнул:
— Теперь включай!
Катя нажала кнопку. Аппарат зашипел и осветился внутри ярким слепящим светом. Это вспыхнула вольтова дуга. Тележка стала двигаться по эстакаде вдоль соединенных листов, аппарат пополз, и все увидели под ним дымчато-серый от шлака (флюса) спекшийся шов. Все напряженно следили за движением аппарата, за белобрысой веселой Катей, которая играючи направляла «хитрую» машину.
Но вот аппарат прошел положенное расстояние. Катя потушила вольтову дугу, спрыгнула с эстакады и, взяв молоток, легко обила шлак, обнажив ровный, лиловато-красный, еще не остывший шов.
— Вот это машина! — восхищенно воскликнул верзила-сварщик Васька Логинов. Тот самый, к которому в Малино приезжал Егор, когда познакомился с Татьяной, и который бросился обнимать его в театре.
— Вы, Василий, наверное, не отказались бы работать на таком аппарате? — с улыбкой спросила Татьяна.
— Я бы на нем за милую душу десять норм схватывал.
— У тебя губа-то не дура! — усмехнулся седоватый мастер. — Да, видать, аппарат-то всего один.
— А что, нельзя такие аппараты сделать у нас на заводе? — спросил Черепанов, взглянув на Колесникова.
— Не знаю… Надо изучить конструкцию.
— Позвольте мне сказать, — попросила Татьяна.
— Да, да, пожалуйста, — сказал Черепанов.
— Пока вы, Владимир Павлович, созванивались с Москвой, я побывала в опытной мастерской, познакомилась с устройством аппарата и даже выпросила чертежи.
— Неужели? — обрадованно воскликнул директор.
— Да, Петр Афанасьевич. Аппарат прост. Мы быстро сможем его освоить.
— А где чертежи?
— Вот, у меня в сумочке. — Татьяна достала чертежи.
Шумилов посмотрел и передал Колесникову.
— Возьмите, Федор Степанович, и завтра представьте свои соображения.
— Слушаю, Петр Афанасьевич. Но заранее прошу, ответственность за производство аппаратов и налаживание автоматической сварки возложить на товарища Клейменову.
— Я не боюсь! — с вызовом взглянула на него Татьяна.
— Вот и отлично! — заключил Шумилов. — С сегодняшнего дня вы, Татьяна Михайловна, возглавите новое дело на заводе. Приказ об этом будет подписан завтра. Действуйте уверенно. Помогать вам будем все.
Освоение автоматической сварки шло быстро и весело. Живая, общительная и добрая сердцем Катя вначале научила управлять аппаратом Татьяну, а потом стала обучать группу автосварщиков, среди которых были и женщины. Корнев объяснял устройство аппарата и помогал, когда случалась заминка, но большую часть своего времени он проводил в механическом цехе, где сразу делали десять аппаратов АСС. Здесь были несравнимо лучшие условия, чем в опытной мастерской Нижнего Усула, и отменные мастера.
По два, иногда и по три раза в день в мастерскую заходил Колесников, подбадривал рабочих, оказывал помощь советами и, если требовалось, поручал отдельные работы кузнецам и сварщикам. Татьяне там уже нечего было делать, и она взялась за подготовку автосварщиков.
Обучение велось прямо в цехе, где, несмотря на слепящие огни сварки, было очень холодно. Татьяна в старой шубейке, в пыжиковой шапке и валенках помогала Кате обучать сварщиков, требовала внимания и дисциплины. Иногда сама вставала за аппарат.
Колесников приходил, стоял в сторонке. Наблюдал не столько за работой и учебой, сколько за Татьяной. В этом рабочем наряде, раскрасневшаяся на холоде, она была простой, домашней, почти не отличимой от Кати, только более красивой, и взглядывала на него ласковей.
Татьяна видела и чувствовала, что Колесников так горячо взялся за налаживание автосварки не столько по долгу службы, как главный инженер, сколько из желания помочь ей и этим заслужить ее расположение. Татьяна чувствовала, что в нем проснулось, ожило прежнее чувство. Еще тогда, в театре, увидев его жену, Татьяна поняла, что они не очень привязаны друг к другу…
Иногда, просыпаясь ночью, Татьяна думала о Колесникове, вспоминая их встречу в театре, и даже мысленно сравнивала его с Егором. «Когда они стояли рядом, у меня было желание скорей увести Егора. Я хотела… я боялась, чтоб он не сказал что-нибудь такое… Егор добрый, хороший, храбрый парень. И любит меня. Но он привык, опростился и стал хуже, чем был вначале…» Она вспомнила его грубые руки с черными обводами вокруг ногтей, простоватое, скуластое лицо.