Однако в истории римского права прослеживается тенденция, противоречащая той, о которой мы только что говорили: делая женщину независимой от семьи, центральная власть сама берет ее под свою опеку; во многих случаях женщина признается юридически недееспособной.
В самом деле, став одновременно и богатой, и независимой, она приобрела бы опасный вес; поэтому было сделано все, чтобы одной рукой отобрать то, что предоставлялось другой. Закон Оппия, запрещавший римлянам жить в роскоши, был проголосован в тот момент, когда Риму угрожал Ганнибал, и, едва опасность миновала, женщины потребовали его отмены; Катон в знаменитой речи настаивал на его сохранении, но публичная демонстрация матрон, собравшихся на площади, одержала над ним верх. Впоследствии было предложено множество законов, тем более строгих, чем распущеннее становились нравы, но без особого успеха: их всеми силами старались обойти. Победу одержало только сенатское постановление – сенатусконсульт – Веллея, запрещавшее женщине «ходатайствовать» за других[53], что почти полностью лишало ее гражданской дееспособности. Именно тогда, когда женщина на практике достигла наибольшей независимости, провозглашается превосходство мужского пола над женским, что является замечательным примером самооправдания мужчин, о котором я говорила: если права женщины как дочери, супруги, сестры больше не ограничены, то ей отказывают в равенстве с мужчиной как представительнице своего пола; ее притесняют под предлогом «глупости и слабости женского пола».
Матроны, конечно, нелучшим образом распорядились предоставленной им свободой, но именно потому, что им не было дозволено положительно ею воспользоваться. В результате двух противоположных тенденций – индивидуалистической, отрывающей женщину от семьи, и этатистской, притесняющей ее как личность, – ее положение оказывается довольно шатким. Она включена в наследование, имеет равное с отцом право на уважение детей, может завещать имущество, избавлена благодаря приданому от принудительных супружеских уз, может развестись и снова выйти замуж, когда ей вздумается, – но эмансипируется только негативно, поскольку никакого конкретного применения ее силам ей не предлагают. Экономическая самостоятельность остается абстрактной, поскольку не порождает политической правоспособности; и потому римлянки, лишенные возможности действовать, устраивают демонстрации: шумной толпой рассыпаются по городу, осаждают суды, подстрекают к заговорам, диктуют распоряжения, разжигают гражданские войны; женская процессия отправляется за статуей Матери богов и сопровождает ее вдоль берега Тибра, вводя тем самым в Рим восточных богов; в 114 году разражается скандал с весталками, вызванный упразднением их коллегии. Поскольку общественная жизнь и общественные добродетели женщинам по-прежнему недоступны, а частные добродетели былых времен с распадом семьи делаются ненужными и старомодными, у женщин не остается никаких моральных устоев. Им приходится выбирать одно из двух: либо упрямо держаться ценностей, что были в ходу у предков, либо вообще никаких ценностей не признавать. В конце I – начале II века многие женщины по-прежнему остаются подругами и соратницами своих мужей, как во времена Республики: Плотина делит с Траяном славу и ответственность; Сабина настолько славится благодеяниями, что ей при жизни ставят статуи и обожествляют ее; при Тиберии Секстия отказывается жить после смерти Эмилия Скавра, а Пасцея – после смерти Помпония Лабея; Паулина вскрывает себе вены одновременно с Сенекой; Плиний Младший сделал знаменитой фразу Аррии «Paete, non dolet»[54]; Клавдия Руфина, Виргиния, Сульпиция вызывают восхищение у Марциала как безупречные супруги и преданные матери. Но многие женщины отказываются от материнства и множат число разводов; законы по-прежнему не допускают супружескую измену, а потому иные матроны даже записываются в проститутки, чтобы ничто не стесняло их разврат[55]. До тех пор римская литература всегда относилась к женщинам с почтением – теперь на них обрушиваются сатирики. Впрочем, их нападки направлены не против женщин вообще, а главным образом против современниц. Ювенал клеймит их за похоть и обжорство, осуждает за склонность к мужским занятиям: они интересуются политикой, углубляются в судебные дела, спорят с грамматиками и риторами, страстно увлекаются охотой, гонками колесниц, фехтованием, борьбой. Фактически они соперничают с мужчинами в основном в пороках и склонности к развлечениям; им не хватает образования, чтобы ставить перед собой более высокие цели; к тому же никаких целей им и не предлагают; любая деятельность для них по-прежнему запрещена. Римлянка старой Республики имеет свое место на земле, но из-за отсутствия абстрактных прав и экономической независимости прикована к этому месту; римлянка периода упадка являет собой пример ложной эмансипации: в мире, единственными реальными хозяевами которого остаются мужчины, она имеет только пустую свободу – она свободна «просто так».
55
В Риме, как и в Греции, проституция была разрешена официально. Существовало два класса куртизанок: одни содержались в борделях, другие, bonae meretrices (добрые распутницы), свободно занимались своим ремеслом; им не разрешалось одеваться как матронам; они имели определенное влияние в вопросах моды, привычек и искусства, но никогда не занимали такого высокого положения, как афинские гетеры.