Между тем Клим приказал мне остановить фургон, после чего мы ещё раз быстренько обговорили детали последнего похищения, засунули под одежду дубинки, взяли тонкие эластичные перчатки, а потом втроём выскочили из тачки и пошли к четырёхэтажному дому, помнящему ещё императоров.
Ленка же уселась за руль и принялась наблюдать за подъездом, который находился метрах в ста от фургона. И у неё была всего одна задача — вовремя подъехать к дому, чтобы мы быстренько погрузили в фургон тела мужчин. В общем, она должна была справиться. А вот справимся ли мы? Ну, скоро узнаем.
Пока же наша троица вошла в пустой подъезд с высоким арочным потолком, оштукатуренными стенами, изящной лестницей с ажурными перилами и мраморными ступенями. Всё это вызвало мой восхищённый присвист, следом за которым я вдохнул тёплый влажный воздух, пропитанный ароматами человеческого жилья, и вместе с Климом поднялся на третий этаж. Испанец же остался на втором, чтобы контролировать лестницу и помочь нам в случае чего.
Ну а уже на третьем этаже я выкрутил из плафона горячую лампочку, чтобы погрузить лестничную клетку во мрак, а затем Клим достал ключ с брелоком и подошёл к монолитной стальной двери, которую хрен высадишь даже выстрелом из танка.
Глядя на эту бронеплиту, я свистящим шёпотом произнёс, сглотнув вставший в горле комок:
— Сигнализация не взвоет?
— Нет, дубликат очень качественный, — заверил меня полукровка хриплым голосом и воспользовался брелоком, а потом повернул ручку и потянул дверь на себя.
Я в эти секунды перестал дышать, готовый драпануть отсюда со всех ног, но сигнализация действительно не заорала, позволив мне облегчённо выдохнуть.
Правда, в квартиру мы всё равно не смогли войти, так как дальше нас не пускала дверная цепочка. Благо, что и здесь у Клима нашёлся симметричный ответ. Он достал небольшие бокорезы, поплевал на перчатки и, приложив немало усилий, кое-как перекусил ими одно из звеньев цепочки.
И вот теперь мы наконец-то смогли войти в прихожую, объятую густым мраком. Но он мешал лишь полукровке, а я благодаря своему почти вампирскому зрению сумел осмотреться и сразу же услышал шелест денег, которых не пожалели на отделку.
На площади в пятнадцать квадратных метров возле стен с винтажными обоями стояли два вазона с живыми цветами, старинный золочёный шкаф и раритетный комод с множеством ящичков, снабженных бронзовыми ручками. А с высокого арочного потолка с затейливыми лепными завитушками свисала роскошная хрустальная люстра, до которой я смог бы дотронуться, только если бы подпрыгнул. Но я, естественно, не стал этого делать, а взял за руку охотника и тихонько, как мышка, двинулся на приглушённый звук музыки, доносящийся из-за приоткрытой двери.
Клим послушно потопал за мной, не став ничего спрашивать. Он полностью доверился мне, словно слепой собаке-поводырю. И я оправдал его доверие — без происшествий провёл полукровку через прихожую и вывел в богато обставленную комнату, где мы увидели полоску света, выбивающуюся из-под двери, за которой звучала до боли знакомая песня: «…И лампа не горит. И врут календари. И если ты давно хотела что-то мне сказать, то говори. Любой обманчив звук. Страшнее тишина. Когда в самый разгар веселья падает из рук бокал вина. И чёрный кабинет. И ждёт в стволе патрон. Так тихо, что я слышу, как идёт на глубине вагон метро…»
— Хороший вкус, — пробормотал я, отпустив руку охотника, который удивлённо покосился на меня, но опять смолчал.
Ну а я не стал ему ничего объяснять, а подкрался к межкомнатной двери и одним глазком заглянул в замочную скважину. По ту сторону мне довелось увидеть крошечную ярко освещённую комнату с несколькими ростовыми зеркалами, тремя шкафами, дорогим магнитофоном, полками с одеждой и прыщавым остроносым шатеном лет двадцати, который являлся «счастливым» обладателем хилой мускулатуры, опущенных костлявых плеч, высокомерного взгляда круглых глаз и сутулой спины. А ещё в гардеробной попыхивала сигарой его более древняя версия — худой мужчина в сером костюме. Он сидел на пуфике и с одобрением в бесцветных зенках наблюдал за тем, как его несуразное бледное чадо неуклюже застёгивает белую рубашку, немного прикрывающую весёлые розовые трусы, из которых торчали мосластые ноги.
Видимо, это и есть Гинзберги. И они не выглядели опасными. Особенно вон та собака сутулая, у которой явно самомнение выше крыши. Но нам надо действовать тихо, так что придётся дождаться подходящего момента, чтобы всё проделать без лишних писков и визгов.