Еще у меня осталось много воспоминаний о том, как мы поднимались на нашу невысокую гору и переходили на другую сторону, вниз к ручью, где купались и набирали воду.
Часто, приходя туда, мама разводила костер, потом набирала в большую банку воды и ставила на огонь. Огромное дерево, перекинувшееся через ручей, служило нам мостом. Дерево это, должно быть, росло здесь очень давно и уже покрылось мхом и мелкими растениями. Пока мама грела воду, я бегала по этому старому дереву туда-сюда, ища, с чем бы поиграть. Вдруг я заметила, как что-то шевелится. Это было странное маленькое существо с двумя клешнями спереди, несколькими парами ног по бокам и скрученным хвостом. Я немного постояла, наблюдая за ним. Существо осторожно повернулось ко мне. Я медленно наклонилась, чтобы не испугать его, и уже было протянула руку, чтобы взять своего нового приятеля, как вдруг услышала мамин крик:
– Кристина, не-е-ет!
Голос у нее был испуганный, и я застыла. Мама подбежала, держа в руке шлепанцы, и прежде чем я успела что-либо сделать, раздавила моего нового друга. Даже с раздавленной передней частью туловища его ноги какое-то время еще двигались. Хвост бил по воздуху, пока мама не шлепнула его еще раз. Я была в ужасе. Мама выдохнула, схватила меня и крепко прижала к себе. Она сказала, что это был скорпион, что он очень опасен и убивает жертву своим хвостом. Хвост у него ядовитый, и человек сразу умирает. Тогда я поняла, что нельзя играть со скорпионами.
Когда найти еду в лесу не удавалось, мы отправлялись в Диамантину. Мама собирала разные растения, а я – какие-то цветы. Стебли у них были длинные, зеленые, круглые и гладкие. Головка была похожа на щетину из мелких зеленых булавок с аккуратными белыми цветочками. Мы продавали их в Диамантине. Не знаю, для чего они были нужны. Уж точно это были не самые красивые цветы в лесу, поэтому, наверное, мы собирали их по какой-то другой причине. Может быть, потому, что это были единственные цветы, способные пережить долгую дорогу до города.
Дорога эта казалась мне бесконечной – километр за километром. Должно быть, там было не больше пятнадцати километров, но в детстве, когда ноги у тебя короткие, дорога кажется намного дольше. Когда мы приходили в город, я всегда чувствовала жуткую усталость. Обуви у меня не было, и я стаптывала ноги, а иногда стирала их до крови; все тело болело и ныло. Но я знала: жаловаться бесполезно. Все равно мы не могли остановиться – даже если останавливалась я, мама все равно продолжала идти вперед. В свои первые походы в город – мне было не больше трех лет – я плакала, и мама ненадолго брала меня на руки. Но потом говорила, что я должна учиться ходить сама. Поэтому я не жаловалась, а только шла вперед. Чтобы скоротать время, мама рассказывала истории. Когда я совсем уставала, она брала меня за руку и некоторое время вела, чтобы мне было легче идти. Дойдя наконец до Диамантины, мы садились и торговали тем, что насобирали. Чаще всего торговля шла плохо, тогда мы начинали просить милостыню у прохожих – тоже безуспешно. Кто-то просто проходил мимо, будто нас и не было, кто-то улыбался и здоровался, и лишь немногие давали нам деньги, кусочек хлеба или фрукты.
Я отчетливо помню автобусную остановку в Диамантине: иногда мы с мамой там ночевали. Тогда-то я впервые осознала, что мы бедны и что это значит на самом деле. Люди бросали на нас странные взгляды. Кто-то плевал в нас, когда мы просили милостыню, а я не понимала, что мы с мамой сделали не так. Мы были хорошими людьми, не сделали никому ничего плохого. Мы просто пытались раздобыть немного денег, чтобы не умереть с голоду. Тогда я еще не до конца понимала, что такое деньги и почему они распределены между людьми так неравномерно. Я знала, что деньги нужны нам для того, чтобы купить еды, но не понимала, как люди их добывают. Вне всякого сомнения, попрошайничество и продажа цветов были худшими способами заработать. Я замечала, что другие дети были одеты лучше, чем я, что у них были игрушки и много того, чего у меня не было. Еще я видела, что и у других женщин дела шли лучше, чем у моей мамы.