- Нет, подожди, - полез в бутылку Билл. – То есть ты считаешь, что тусить – большое достижение?
- Я считаю, что жизнь дана нам для того, чтобы жить, а не прозябать, - отрезал Трюмпер. – Молодость у нас одна, а не двадцать пять, просто глупо проводить ее, глотая книжную пыль!
- Если в молодости поработать на будущее – все сложится так, что ты каждый день сможешь позволить себе тусить! Что в молодости, что в старости! Ты придурок, если не понимаешь этого.
- А ты придурок, если не понимаешь, что нужно отрываться, - гаркнул Том. – Да ты и не умеешь!
- Я не умею?! – взвился Билл.
- Ты! Ты даже пива попить ссышь, не говоря о том, чтобы покурить!
- «Не хочу» и «Ссу» - разные вещи, Трюмпер! Но если тебе так надо, чтобы тебе что-то доказали, то пожалуйста, хоть сейчас! Тащи свое пиво, тащи свои сигареты!
- Ты серьезно? – осекся Том, как-то моментально превращаясь в себя обычного. Билл тяжело вздохнул:
- Серьезно. Тащи, посидим, покурим, раз тебе так неймется. Ты ведь не успокоишься, пока не докажу тебе, что я действительно сознательно выбираю такую жизнь, да? – Трюмпер отрицательно помотал головой. – И чего ты сидишь тогда?
- А ничего, что у тебя мама дома?
- Что ты предлагаешь? – выгнул бровь Билл.
- У меня никого не будет до глубокой ночи, можем и выпить, и покурить, и даже пару раундов в приставку рубануть.
- Ну… - Была, не была! – Ладно. Пойдем.
Они не сговариваясь улизнули через окно спальни и так же пробрались к Тому. Словно не было этих нескольких лет, как будто еще вчера ходили так друг к другу. Билл, правда, ненадолго завис, но парень подсадил его, довольно грубо схватив подмышки.
У Трюмпера была новая кровать, другие обои, но в целом комната не претерпела особых изменений. Билл уселся на подоконник и, остановив взгляд на Томе, с усмешкой произнес:
- Ничего не меняется. Да?
- Где-то я это уже слышал, - рассеянно ответил Трюмпер, испортив замечательную шутку, и полез под кровать.
- Ты чего делаешь? – удивился Билл, присаживаясь на подоконник.
Раньше он разваливался здесь как царь и подолгу грелся на солнышке, завидуя Тому: у того была солнечная сторона, а потому в комнате вечно стояла жара. Самому Трюмперу это не очень нравилось, и он не раз в шутку предлагал поменяться комнатами. Они были довольно разными, если посудить: Билл был теплолюбив сверх всякой меры, в то время как самым классным местом для Тома, кажется, была морозилка. Когда они еще дружили, то лишь смеялись над этим, а сейчас… Сейчас подобные мелочи разделяли их, как океан.
- Не думаешь же ты, что я храню пиво на самом видном месте? – пропыхтел Трюмпер, выползая из-под кровати и с грохотом вытаскивая три бутылки следом.
- Офигенная пьянка, - скривился Билл. – Обожремся с тобой в дрова!
- У меня много подобных тайников, - надулся Том, вытирая пыль с пивных бутылок. – Черт, теплое…
- Да фиг с ним, давай уже выпьем его, и делу конец!
Том задумчиво почесал бровь, рассеянно глядя на Билла. Было совершенно очевидно, что в голове его идет какой-то тяжелый мыслительный процесс. Он так надолго подвис, что Каулитц уже хотел стебануть его по поводу медленно работающих шестеренок, и даже открыл рот, но ровно в этот момент Трюмпер решил отвиснуть:
- Так не пойдет! Пьянка не должна начинаться словами «Давай уже выпьем его, и делу конец!» - обиженно проговорил он.
- Тогда придумай другой лозунг, и приступим! - потер ладони Билл.
Происходящее понемногу начинало раздражать его, но он честно старался не подать виду. Том всегда был довольно дотошным, и, если когда они были друзьями, Билл готов был закрыть на это глаза, то теперь это прямо выпячивалось, давило, заставляя злиться.
Трюмпер задумался. Теперь он стоял посреди комнаты и с видом мыслителя потирал подбородок, и Биллу снова показалось, что он слышит, как скрипят несмазанные шестеренки.
- Да начнутся Голодные Игры! – выпалил Каулитц неожиданно даже для себя и сам рассмеялся, довольный своим блистательным чувством юмора.
Том глянул на него исподлобья и буркнул:
- А ты всегда был мастаком на шутки-самосмейки… Ладно, пусть будет так, уже не первый – отвратительный во всех смыслах – вариант.
Он протянул Биллу бутылку, а сам ловко свернул крышку со своей, сразу присасываясь к горлышку. Пить у него получалось как-то… Эффектно. Настолько, что Каулитцу тоже захотелось прямо сейчас испить пива, и он не отказал себе в этом желании.
Глядя на Тома можно было подумать, что напиток будет невероятно вкусным, таким, что можно выпить ящик и не почувствуешь. На деле всё оказалось иначе. Пиво было теплым, почему-то чуть выдохшимся и страшно горчило. Сделав пару больших глотков, Билл вытаращился на Тома, продолжавшего поглощать мерзкую жидкость как амброзию.
- Черт тебя дери! – воскликнул он, когда Трюмпер, смешно чпокнув губами, оторвался от бутылки и чуть осоловело уставился на него. – Ты чёртов монстр, ты знаешь? Оно отвратительно!
- Сам ты отвратителен, - оскорбился Том, падая на кровать и глядя теперь снизу вверх. – Ты просто не умеешь пить!
- Я умею пить! – запротестовал Билл. – Но я отказываюсь пить эту мерзость, охлади его хоть, что ли…
- Ты всегда таким был, - вдруг доверительно сообщил ему Трюмпер. – Херов эстет. Знаешь, как меня это бесило? – вскинулся он, и глаза его сверху казались круглыми. – Что я, по-твоему, должен сделать? Кинуть в него лед? Ты не перестанешь ныть!
- То есть поставить третью бутылку в морозилку тебе в голову не пришло? – изогнул бровь Каулитц. – Это то, что всегда бесило меня: ты тормоз. Ты ужасный тормоз, Том.
- Один – один, - заржал тот и, подхватив бутылку, вышел из комнаты.
Нет, этих лет действительно словно не было. Не изменилось ровным счетом ничего. От комнаты Тома до лестницы четыре шага – раз, два, три, четыре – он перепрыгивает через ступеньку – раз, два, три, четыре – шумно приземляется внизу – тр-р-рах! – открывает холодильник, и как тут не ударить дверцей о стену? – дыщ! – и обратно, топоча как стадо юных слонов.
Билл расслабленно потянулся, устраиваясь на подоконнике удобней, и отпил немного пива. На самом деле не так уж и плохо. Ну теплое, ну горчит, что же теперь, изображать трагедию? Об этом он и не преминул сообщить вернувшемуся Трюмперу. Тот ответил, что Билл как есть идиот, и что совершенно зря этот идиот обозвал его, Тома, тормозом. Каулитц решил, что в этот раз обзывательство необидное, так что и огрызаться ни к чему. Вместо этого он вдруг проговорил задумчиво: