Святоша кивнул и взял лук. Он стрелял с хищной порывистостью, словно стремясь полностью подчинить оружие себе. Выпустив с десяток стрел, он оскалился. Глаза выдавали пробудившуюся жажду охотника. Выглядело жутковато.
— Да, на такую игрушку никаких денег не жалко, — сказал он, возвращая мне лук. – Но я предпочел бы свой старый.
— А что так? – полюбопытствовала я.
Святоша пожал плечами:
— Не доверяю я таким вещам. Сколько зим он видел? Я не люблю оружие, у которого есть собственное мнение. Где Коуп его взял?
— По дешевке у какого-то гробокопателя перекупил.
— Как-то так я и думал. Подожди, оно тебе еще советы начнет давать, как целиться.
Я продолжила свои упражнения, будучи слегка обескураженной. Какое-то время я старалась ощутить это самое “мнение”, о котором сказал Святоша. Не вышло. Лук был покорен, как юная девственница.
— А я-то думала, ты сегодня будешь занят на всю ночь, — заметила я, выдергивая из мишени стрелы.
Примостившийся на пустой бочке Святоша отрицательно качнул головой:
— Я теперь на мели. Остались какие-то жалкие медяки, на пиво да на жратву.
На миг застыв со стрелой в руке, я обернулась к нему:
— Вот мрак. Извини. Я верну, обещаю.
— Забудь, — буркнул в ответ напарник, дыша на, видно, начинающие замерзать руки. Из его приоткрытых губ вырвался белесый клуб пара.
— Нет, серьезно.
— Забудь, я сказал. Мне с тобой ввек не расплатиться, помнишь?
Я с минуту удивленно моргала, прежде чем поняла, о чем он говорит. Но ведь это было уже так давно...
…Огонь в камине угрюмо ворчал, требуя еще дров. Слюдяное окошко за ночь покрылось удивительными узорами: будто на ослепительно голубой скрижали горного неба вырезали песнь в таинственных древних рунах.
Я внимательно изучала их, за неимением иного занятия. Совсем рядом шуршало перо: начальнику местной стражи по долгу службы нужно было лично занести меня в список “гостей города”.
— Имя?
— Навелин, – других имен у меня тогда не водилось. В родном приюте бабушка Мэйв старалась давать нам имена покрасивее, веря, что это хорошо отразится на нашей дальнейшей судьбе. Я ей благодарна – несмотря на то, что заимствованное из какой-то старинной баллады “Навелин” явно пришлось мне не впору. Еще и Навкой дразнили когда-то.
— Фамилия?
— Нет.
— А прозвище есть?
Я пожала плечами.
Белкой меня окрестили позже, а тогда я была просто Навелин. Возразить против этого было некому. Страж порядка постучал кончиком пера по пергаменту. С пера сорвалась темная капля и нагло шлепнулась на окончание моего имени.
— Наироу, значит, — стражник кашлянул, — отметим.
Я сердито дернула себя за челку.
— Это имеет значение?
— Нет, совершенно. Просто я заметил, что наироу часто живут охотой, — стражник покосился в сторону моего нехитрого снаряжения. Оно состояло из старого лука, почти пустого и весьма потрепанного колчана и сумки, которая уже вся состояла из заплат. — Цель прибытия?
В никому не нужных горных крепостях словно специально подбирают князьков, у которых болезненное самодовольство еще за первые пять зим правления плавно перетекает в твердую уверенность, что все только и мечтают добраться до их довольно-таки жирных — несмотря на общую бедность городков — глоток. Я всегда сочувствовала страже в таких местах.
— Холодно. Хотела переждать холода и двинуться дальше на юг. Или вы против?
— Ни в коем разе, — тени на лице стражника заметались в поисках любезной улыбки. – Место постоянного проживания?
— Я нигде не живу.
Тени успокоились и расселись по местам в уголках морщин и шрамов.
— Значит, бродяжничаете?
Я невольно хихикнула – то, как это прозвучало, показалось мне забавным.
— Можно и так сказать. А что, это сильно противозаконно?
На меня уставился строгий кольчужный перст. Вообще-то, в богатых такими вот княжествами горах Сандермау бродяжничество не является нарушением закона, как на Юге Просвещенном, но, поскольку княжества пытаются ему подражать, странников здесь воспринимают недружелюбно.
Забывая, между прочим, о том, что на Юге Просвещенном бродягами называют не охотников и ремесленников, а нищих. Коей я не была. По крайней мере, уже какое-то время.
Но судьба не дала стражу правопорядка извергнуть на меня водопад истин. От удара чьей-то ноги распахнулась окованная железом дверь, дробно посыпался град ругательств, и две кольчужных фигуры втолкнули в комнату одну некольчужную, рыжую и изрядно избитую.
Рыжий парень ежесекундно слизывал кровь с разбитых губ. Одет он был совсем не по погоде: рваная, обнажающая иссеченное шрамами плечо груботканая шерстяная рубаха от горного мороза не спасет. Штаны вроде бы теплые, но что в них толку, если их хозяин бос. На его лице не было ни единого места без ссадин и кровоподтеков, а один глаз заплыл. Ему миновало не больше двадцати пяти зим.
Мне самой тогда было девятнадцать.
Руки в толстых, мехом отороченных перчатках, толкнули его на пол, рывком подняли. Парень, видимо, уже не мог стоять без посторонней помощи, потому что рухнул как подкошенный, стоило им только его отпустить. Стражники начали поднимать его пинками.
Мне стало нехорошо:
— Может, хватит?
Бравые защитники честных граждан в удивлении обернулись. Их жертва оторвала лицо от каменного пола и сумрачно глянула на меня. Собственно, это вроде бы меня и не касалось. Но мне не нравится смотреть, как бьют лежачего.
— Мы эту падлу по горам аж седмицу ловили, — выплюнул сквозь зубы один из стражников и наградил-таки парня еще пинком.
Парень так и не проронил ни звука. Я почувствовала к нему невольное уважение – сама бы такого не выдержала, голосила бы вовсю и молила бы о пощаде.
— Убить его мало! – подтвердил второй стражник и плюнул на парня. – Семь ночей сосульками мочились, все задницы себе отморозили из-за него и его крали...
Договорить он не смог. Гнев пленника явно оказался сильнее боли, и он выкинул такой финт, какого обычно не ожидают от избитого человека, ничком лежащего на полу.
Рыча, он извернулся, помогая себе одними ногами – руки у него были туго связаны — ухитрился вскочить, и через миг его зубы оказались в дюйме от горла стражника, не удержавшего при себе свои слюни. Второй не растерялся и ударил парня древком алебарды между лопаток. Парень упал, и они снова принялись его пинать.
Со сдержанностью у меня всегда было плохо. Сколько раз я обещала себе, что это точно в последний раз, что больше никогда, что...
— Прекратите! – закричала я, и стены тоже закричали — моим голосом. – Перестаньте же!
Их начальник все это время стоял и просто смотрел, скрестив руки на груди и явно не собираясь вмешиваться. Взгляд его был сух и снисходителен. И до меня никому дела не было. Я судорожно соображала, что же делать, ведь они забьют его до смерти. А ночные кошмары потом будут мучить меня! Как будто их и без этого мало выпало на мою долю!
В ярости от собственного бессилия я совершенно потеряла контроль над собой и, не думая уже, что делаю, схватила со стола чернильницу и запустила ей в одного из стражников. Она угодила ему в шлем, но забрало он перед тем поднял совершенно зря.
На меня, истекая чернилами и осколками, воззрилось страшное черное существо из деревенских сказок, яростно сверкая глазами. Я запоздало вспомнила, что эти чернила смыть нельзя. Они сойдут сами… если повезет, то через пару седмиц.
Напарник существа, вылупив мутные от чужой боли глаза, смотрел то на него, то на меня. Я поняла, что вляпалась. Мне неожиданно понравилась мысль вскочить на стол и начать бросаться в них всем, что попадется под руку. Все равно мне теперь...
— Серг, Эрвен, — скучающе произнес начальник, — хватит.
Черный стражник усиленно тер лицо, пачкая кольчужные навершия перчаток чернильными разводами. Молот неприятностей над моей головой недоуменно покачивался и никак не мог выбрать сторону. Узник лежал на полу лицом вниз, его плечи тяжело поднимались и опускались. Я заметила лужицу крови под его волосами.