Она усмехнулась, но я видела — мои слова задели ее.
А мне вдруг стало легче — потому что я знала: у нее ничего не выйдет. Алекс мог уйти сейчас — но он никогда не сможет забыть меня и Дашу. И однажды он вернется — когда поймет, что любовь не продается и не покупается.
Я старалась — ради Даши, ради себя. Каждое утро начиналось с ее звонкого смеха, с ее маленьких ручек, обнимающих меня за шею.
— Мама, ты самая красивая! — говорила она.
И я училась улыбаться — даже когда внутри все болело.
Днем я уходила в клуб — потому что работа спасала от ненужных мыслей, отвлекала от переживаний. Суета, люди, громкая музыка — все это помогало забыть.
Я носила подносы, убирала столы, все время в движении, будто старалась так заглушить собственные страхи и горечь.
— Женя, ты сегодня бледная, — говорил повар Степан. — Дай-ка я тебе чаю заварю.
Я благодарила — и шла дальше. Потому что иначе бы не выдержала.
А Даша… Дочь все чаще спрашивала.
— Мама, а папа… он больше не придет?
Я застывала каждый раз, пытаясь подобрать слова.
— Он далеко, милая.
— А он скучает по мне?
Я кивала — и отворачивалась, чтобы она не увидела моих слез. Потому что я не знала, что ответить. Потому что я сама не знала — вернется ли он.
По ночам, когда весь дом засыпал, я ложилась рядом с дочкой. Слушала ее ровное дыхание — и плакала. Тихо, беззвучно, чтобы никто не слышал. Плакала — потому что любила. Плакала — потому что ненавидела себя за эту любовь.
Но утром я снова вставала. Стирала слезы, готовила завтрак, заплетала Даше косички. Потому что жизнь не ждет. Потому что я — мать. И ради дочери я найду в себе силы, даже если сердце будет кричать от боли.
Глава 23
Все началось с письма. Оно пришло неожиданно — прямо на адрес клуба, словно сама судьба подкинула его. Ресторан в городе приглашал меня на должность управляющей. Предлагали достойную зарплату, перспективу, возможность для новой жизни.
Я долго сомневалась. Зачем бросать все, чего добилась в селе? Но потом взглянула на Дашу — и решилась. Там ей будет лучше, там больше перспектив, хорошие школы, больницы. Много возможностей, больше общения и сверстников.
Город встретил нас гулом машин, мерцанием рекламных огней и запахом горячего асфальта. Я сняла маленькую, но уютную квартиру в пятиэтажке — с облупленной штукатуркой на подъезде, но солнечной кухней и балконом, где можно было любоваться вечерними огнями.
Даша сразу обжила новое пространство: расклеила рисунки, расставила книжки и куклы.
— Мама, тут у нас будут новые сказки, да?
— Будут, милая, — улыбнулась я, гладя ее волосы.
Ресторан, где я теперь работала, понравился мне с первого взгляда. Большой, с панорамными окнами, через которые вечером лился мягкий свет фонарей.
Зал утопал в зелени, а на столах сияли белоснежные скатерти. Интерьер был богатым, но подобран со вкусом. Все говорили вполголоса, звенели бокалы и лилась тихая музыка.
В коллектив я влилась быстро, и мои будущие коллеги оказались хорошими людьми.
Повар Степан — громогласный, с добрыми глазами и чуть суровой улыбкой. Официантки — быстрые, аккуратные, с натренированными улыбками. Я старалась влиться в их ритм, выполняя работу с полной отдачей.
Мой день начинался рано — завтрак Даше, после садик. Потом я летела в ресторан — обсуждала меню, следила, чтобы все работало без сбоев. А вечером, вернувшись домой, варила суп и читала Даше сказки.
Мы вместе осваивали новый район — светлые улицы, цветущие клумбы, шумный рынок в конце квартала. И я удивлялась — как много в жизни нового, если решиться все изменить.
В этом бесконечном ритме — кухня, залы, школьные тетрадки, дом — я все реже думала о прошлом. У меня просто не оставалось на этом времени. В этих заботах, в этой суете я училась снова радоваться — пусть маленькому, пусть не идеальному, но настоящему. И это было моим спасением.
Все случилось в обед — день был суматошный, один из тех, когда я подменяла администратора, который заболел. Я стояла за стойкой, проверяла бронь, пыталась не растеряться в суете: официанты сновали туда-сюда, шуршали скатерти, звенела посуда.
И вдруг на пороге показался он. Алекс.
Он вошел, высокий и уверенный, в дорогом костюме, с ледяным взглядом, и я почувствовала, как все внутри сжалось. Воздух в зале сразу стал гуще, тяжелее.
Он увидел меня — и на мгновение задержал взгляд. А потом сделал вид, будто меня и не существовало.
Он сел за дальний столик с двумя мужчинами, с важными лицами и кожаными портфелями. Обсуждал с ними что-то сдержанным, ровным голосом, не поворачивая головы в мою сторону. Я видела его руку на столе — твердую, уверенную. Видела, как он то и дело медленно кивает, выслушивая собеседников.
А у меня внутри все переворачивалось от его внезапного появления в моей жизни.
Я старалась не смотреть. Прятала глаза, сосредоточилась на заказах. Но все равно чувствовала его. Каждое движение, каждый взгляд — пусть и не в мою сторону — все это вонзалось в меня, как иглы.
Он вел себя так, будто меня здесь не было. Словно я пустое место, которое даже не стоит внимания.
Когда он встал, я почти физически почувствовала, как сжалось горло. Он медленно обернулся — но не на меня. Поблагодарил партнеров, пожал руки. И ушел — твердым, решительным шагом. Так и не сказав мне ни слова.
Я осталась стоять за стойкой — с горящими щеками, с пустотой в груди. Все то спокойствие, которое я с таким трудом выстроила за эти недели, рухнуло в одночасье.
И вместе с ним рухнула и иллюзия того, что я его забыла. Нет, я не забыла. И он — все еще важен для меня.
Но я знала: после всего, что между нами было, он даже слушать меня не станет. Не поверит. И никогда не простит. И от этого было особенно больно.
Глава 24
Я уехал из села в тот же вечер, когда окончательно порвал с Женей. Сбросил все договоренности на зама и сбежал оттуда. Город, шумный и бесконечный, встретил меня огнями улиц, лязгом поездов, запахом асфальта после дождя. Среда, к которой я привык, и где мне было комфортно. Но теперь меня и здесь поджидали тоска и одиночество.
Я всегда умел с головой уходить в работу — и теперь это было спасением. Каждое утро — совещания, сделки, проверки. Каждый вечер — новые клиенты, отчеты, звонки, кипы бумаг, которые я разбирал до полуночи.
Я держался внешне спокойно, сосредоточенно. Подчиненные видели перед собой уверенного, холодного руководителя. Я разговаривал с ними ровно и жестко, не оставляя места для сомнений. Но внутри все горело от ярости и обиды.
Женя. Я не смог выкинуть ее из головы, как ни старался.
С каждым шагом по длинному коридору офиса, с каждым резким словом, с каждым звонком я все равно думал о ней и ее, верней, нашей дочери, которую я теперь, возможно, больше не увижу.
Я вспоминал, как Женя выглядела в ресторане — строгая, собранная, чужая.
И безумно хотелось растопить этот холод, вернуть ту Женю, что когда-то принадлежала только ему. Но в памяти снова всплывала та фотография, что прислала мне Марина, и жалкие попытки Жени оправдаться тогда.
И в этом бесконечном круговороте работы снова появилась Марина. Она всегда была рядом — как будто знала, когда мне труднее всего. Она приезжала без предупреждения, заходила в кабинет с мягкой улыбкой, обнимала за шею.
— Алекс, ты слишком много работаешь. Отдохни, — ее голос был теплым, но чужим.
Я не сопротивлялся. Даже позволил ей остаться — однажды, потом еще раз. Но это было не тем, чего я хотел. Это было просто… средство забыться.
Я смотрел на Марину, когда она лежала рядом, и не чувствовал ничего. Ни радости, ни тепла. Отворачивался от нее, закрывал глаза и снова слышал в памяти тихий голос Жени.