– Если бы дело касалось только меня, я бы остался, – честно признался я. – Мне хочется жить здесь. И вам это известно. Но как быть с Джоселин? Сродственная связь стала величайшим барьером между нами, как бы иронично это ни звучало. Я не представляю, что она привыкнет к этой жизни. Перед отъездом я так хорошо все спланировал. Она хотела получить должность в аппарате губернатора, у нее есть опыт административной работы в Лондоне, в Дельфийской аркологии. ЮКЭК приветствует семейные контракты. Но здесь невозможно работать с людьми, не пользуясь сродственной связью. Если я что-то и усвоил за последние два дня, то именно это. А Джоселин и слышать не хочет об имплантах, значит, ей придется целыми днями сидеть дома. Представьте, каким унижением будет для нее такая угнетающая ситуация.
– Мне понятна ваша проблема, – сказал священник. – Ваши дети не хотят уезжать, а ваша жена не может остаться. А вы любите их всех. Вы попали в затруднительное положение, сын мой, и ошибиться нельзя.
– Что же вы думаете? Должен ли я остаться и попытаться убедить Джоселин поставить импланты? Не могли бы вы это сделать, объяснить ей, что симбионты безвредны, что их употребление не нарушает папский эдикт?
– Увы, я в этом не уверен, сын мой, – печально ответил он. – Совсем не уверен. Возможно, папа допустила ошибку, сконцентрировав внимание на внедренных генах сродственной связи, а не на самой концепции. Я прибыл сюда с первой партией людей, заселявших биотоп пять лет назад. Я видел, как благодаря сродственной связи они изменились. Этот процесс почти полностью аннулирует мою роль. Им нет необходимости откровенничать со мной, для этого есть все остальные, и люди абсолютно честны в своих чувствах, сродственная связь это позволяет.
– Эта связь не нравится вам, потому что лишает работы? – спросил я, раздраженный заявлением, говорящим о тщеславии.
Я хотел помощи в решении своей проблемы, а не сожалений по поводу уменьшения численности прихожан.
– Они отворачиваются не от меня, сын мой, а от того, что я представляю. От церкви. И не только от христианства; в Эдене есть небольшая мусульманская община, они тоже отворачиваются от своего учения, а ведь мусульмане в своей преданности превосходят даже бывших католиков. Нет, сродственная связь уводит людей от Бога, от веры. Она делает их сильнее в своем единстве.
– Но ведь это хорошо?
– Я бы хотел, чтобы было так, сын мой. Но подобная самоуверенность граничит с гордыней. С абсолютным отрицанием Бога. Я не могу одобрить то, что здесь происходит. И от всей души призываю вас еще раз поговорить с детьми, попытаться показать, насколько легковесной в итоге будет их жизнь, проведенная здесь.
Я целую минуту молчал и смотрел на него, слишком изумленный, чтобы что-то ответить. Да что он может знать о сродственной связи? Что дает ему право выносить суждения? Все мои предубеждения по поводу церкви и слепой догмы вновь всплыли на поверхность.
– Я не уверен, что смогу это сделать, отче, – сдержанно ответил я.
– Я знаю, сын мой. И молюсь о даровании прозрения. Но я действительно ощущаю, как божественный дух покидает Эден. Господь наш в своей мудрости дал человеку многие слабости, чтобы мы познали смирение. А ныне эти люди ожесточают свои души. – На секунду его лицо помрачнело под гнетом тяжких сожалений, но он тотчас вернул привычную спокойную улыбку. – А теперь, прежде чем вы уйдете, сын мой, не хотите ли исповедаться?
Я поднялся, надев маску холодной вежливости. Господи, ну почему невозможно нагрубить человеку в рясе?
– Нет, отче, мне не в чем исповедоваться.
– Ты все слышал? – спросил я у Эдена, возвращаясь к своему джипу.
– Слышал.
Отзвук безграничной невозмутимости, сопровождавший ответ, успокоил меня. Отчасти.
– И что ты думаешь? Мы действительно используем ваш разум и сродственную связь в качестве успокоительного?
– Что я могу вам сказать, шеф Парфитт? Я уверен, что священник ошибается, хотя он достойный человек и желает добра.
– Да уж, сохрани нас, Господи.
– Как вы намерены решить проблему с семьей?
– Боже, я не знаю. Полагаю, ты видел меня с Хой Инь?
– Да. Ваше сопряжение зарегистрировано моими сенсорными клетками.
– Сопряжение, – пробормотал я. – Кажется, такого термина для этого акта я еще не слышал.