Я ощутил, как набухают горячей влагой ее веки.
– Очень жаль.
– Ненормальные эти генетики. Они все как будто стремятся к смерти.
– А как вы себя чувствуете?
– Все в порядке. Доктора нередко сталкиваются с этим.
– Хотите, я приеду?
– Не сейчас, Харви, может быть, позже. Выпьем сегодня вечером?
– Договорились.
Дорога, ведущая к пагоде, становилась тревожно привычной. Хой Инь я нашел в плетеном кресле на веранде над озером. Она сидела, опираясь подбородком на согнутые колени, и плакала.
– Второй раз за эту неделю, – сказала она, пока я поднимался по деревянным ступеням. – Люди могут подумать, что я сломалась.
Я поцеловал ее в лоб и встал на колени рядом с креслом, так что наши головы оказались на одном уровне. Ее руки потянулись к моим.
– Мне так жаль, – сказал я. – Я понимаю, как много он для тебя значил.
Она горестно кивнула:
– Штейнбауэр убил обоих родителей Эдена, правда?
– Да, в конечном счете это так.
– Его смерть… столь ужасна.
– Быстрая, хотя и довольно грязная.
– Люди так жестоки, так безрассудны. И во всем виновата алчность Штейнбауэра. Иногда мне кажется, что целым миром правят деньги. Маокавиц создала меня ради денег. Штейнбауэр убил ради денег. Бостон намерен бороться за отделение от Земли, но в итоге это тоже вопрос собственности. Отец Кук порицает сродственную связь, поскольку она лишает его прихожан, – и это тоже своего рода жадность.
– Ты слишком обобщаешь, – возразил я. – Таких не больше одного процента. Мы не все ведем себя так.
– Ты не такой, Харви?
– Нет.
– Как ты намерен поступить с обнаруженными запасами? Отдашь правлению или позволишь Бостону их использовать?
– Еще не знаю. Сейчас, пока все изучается, я не говорил даже губернатору. Думаю, все зависит от того, какие шаги предпримет Бостон и когда. В конце концов, собственность – это девять десятых закона.
– Мой милый Харви. – Ее пальцы ласково прикоснулись к моему лицу. – Разрываешься на части. Ты такого не заслужил.
– Ты никогда не говорила мне, поддерживаешь ли ты Бостон.
– Нет, Харви. Как и мой духовный отец, я считаю, что это несущественно. Я ему верна хотя бы в этом. – Она наклонилась в кресле и обняла меня обеими руками. – О, Харви, мне так его недостает.
Да, я знаю, что не должен был этого делать. Я и не собирался. Я приехал в пагоду только потому, что знал, как ей плохо, и что утешить ее почти некому.
Так я сам себе говорил.
Ее спальня казалась спартанской в своей простоте: деревянные полы, несколько любительских акварелей на стенах. Только сама кровать была достаточно широкой, чтобы вместить нас обоих.
Сегодня между нами не было той буйной неудержимой страсти, что толкнула нас в объятия друг друга на берегу озера. Я думаю, мы оба знали, что это последняя встреча.
Потом мы долго лежали, удовлетворяясь простым прикосновением, и медлительные мысли, смешиваясь и переплетаясь, создавали ощущение мягкого восторга.
– Я хочу тебе кое-что сказать, – наконец заговорила Хой Инь. – Это нелегко для меня, потому что ты хоть и должен знать, но можешь рассердиться.
– Я не рассержусь, только не на тебя.
– Я пойму, даже если рассердишься.
– Не буду. Так о чем ты?
– Я беременна. Это наш ребенок.
– Что? – Я непроизвольно сел и посмотрел на нее в упор сверху вниз. Произнес вслух: – Да как же ты могла узнать?
– Вчера я прошла сканирование в госпитале. Мне сказали, что оплодотворенная яйцеклетка жизнеспособна.
– Проклятье.
Я рухнул на спину и уставился на толстые балки потолка. Я получил дар, который может безвозвратно изменить всю мою жизнь. И я не приложил к этому никаких усилий, все получилось само собой.
– После двенадцати лет воздержания я перестала заботиться о предохраняющих средствах, – сказала Хой Инь. – Это моя непредусмотрительность. Но то, что произошло тогда утром, было так неожиданно и в то же время так правильно…
– Да, хорошо. Мы оба взрослые люди и оба несем ответственность.
Она внимательно смотрела на меня огромными влажными глазами, полными тревоги. Мои губы невольно изогнулись в усмешке, от которой я никак не мог бы удержаться.