Лавр оглядывается на своих бойцов. Плазменные карабины направлены на двух перепуганных детей, гончие дрожат от возбуждения, готовые к прыжку. В широко открытых зеленых глазах девочки блестят едва сдерживаемые слезы. Ему становится стыдно.
– Хватит, – бросает он. – Эригерон, останься, остальные пусть выйдут.
Лавр присаживается на корточки рядом с детьми. Его суставы протестующе поскрипывают.
– Как тебя зовут? – спрашивает он девочку.
Теперь, когда их лица на одном уровне, он видит, какая она хорошенькая; растрепанные рыжеватые волосы до плеч явно нуждаются в мытье, а кожа у нее молочно-белая и немного веснушчатая. Любопытно. Поддерживать такую бледность под солнцем Тропиканы можно только при помощи особых косметических процедур, а стоят они немало.
Она вздрагивает, испуганная его приближением, но не снимает рук с плеч мальчика.
– Торрейя, – говорит она.
– Извини, что напугали тебя, Торрейя, мы этого не хотели. Ваши родители где-то неподалеку?
Она медленно качает головой:
– Нет. Здесь остались только Жанте и я.
Лавр кивает на мальчика:
– Твой брат?
– Да.
– А что с ним?
– Его папа сказал, что он заболел. Заболел серьезно, так что папочка не мог его вылечить, но собирался узнать, как это сделать, Тогда мы бы смогли уйти отсюда.
Лавр снова смотрит на слепого мальчика-калеку. Что лишило его ног, сказать невозможно. Лонгторп перенасыщен токсичными веществами, под рассыпающимся верхним слоем почвы лежит целый пласт вечных резервуаров, которые должны были стать прочным основанием для огромных промышленных зданий в период восстановления экономики этого района. Лавр помнит поддержанный советом проект развития промышленности, выдвинутый лет восемьдесят назад. Но вечность кончилась меньше чем через пятьдесят лет. Заводы так и не были построены. И теперь это слишком бедный район, чтобы иметь какое-то влияние в городском совете и настаивать на принятии программ очистки.
Жанте показывает пальцем вверх.
– Это ваша птица? – спрашивает он высоким, звенящим от любопытства голосом.
Райкер примостился на краю слухового окна, крупная голова угрожающе смотрит вниз.
– Да, – отвечает Лавр. Его глаза подозрительно сужаются. – А как ты узнал, что она там?
– Его папа дал нам сродственную связь, – объясняет Торрейя. – Я смотрю для него. Я не против. Жанте был таким одиноким наедине со своими мыслями. Его папа сказал, что это только до тех пор, пока он не узнает, как его вылечить.
– А где же теперь ваш папа?
Девочка опускает глаза.
– Я думаю, он умер. Он был очень болен. Что-то внутри, понимаете? Он часто кашлял кровью. А потом ему стало еще хуже, и однажды утром он ушел. Чтобы мы ничего не видели, наверное.
– Как же ваш папа собирался узнать о лечении Жанте?
– При помощи «конфеток-с-ветки», конечно.
Она поворачивается и показывает на еще более темный угол комнаты.
Машина представляет собой модифицированный модуль жизнеобеспечения. Компьютерная техника и биотех, металл, пластик и органические компоненты, соединенные таким невероятным способом, что Лавру кажется, будто кто-то намеренно хотел отпугнуть случайного зрителя. Ребристое шаровидное растение, торчащее из середины, похоже на кактус без колючек, высотой около метра, но темное и твердое, словно тиковое дерево. Вместо верхушки у него полужидкая студенистая масса, из которой формируются плотные крошечные сгустки, растущие вдоль вертикальных ребер. Они похожи на мелкие серовато-зеленые кактусы диаметром не больше двух сантиметров, испещренные сиреневыми кольцами.
Один из биотехников исследовал «конфетку-с-ветки», полученную от офицера «Танери», перед тем как Лавр решился ее попробовать. По его словам, клетки вещества насыщены протеинами нейрофизина, внутриклеточного проводника неизвестного типа. Они взаимодействуют непосредственно с синаптическими щелями мозга и, по его мнению, передают воспоминания. Но как производятся нейрофизины, как они форматируются, чтобы создать когерентную последовательность ощущений, биотехник не имел ни малейшего понятия.
Лавр уставился на необычную живую машину, и в его голове тотчас всплыли воспоминания о прогулке по лесу.
– Это именно те «конфетки-с-ветки», которые ты продаешь? – спрашивает он. – Те самые, в которых есть лес?