ДЖАГА. В день?
ЯНКЕЛЕВИЧ. В месяц! (ДЖАГА удивленно смотрит на него). Да, да — в месяц, и не смотрите на меня, как царь на еврея.
ДЖАГА. Но как же вы на них живете?
ЯНКЕЛЕВИЧ. (разводя руками) Что поделаешь — жмот… Значит, договорились — полтора часа в неделю, суббота… Все равно мне запрещено в этот день работать.
ДЖАГА. Кем?
ЯНКЕЛЕВИЧ. Библией, мой дорогой. А именно в субботу самый большой рынок…
ДЖАГА. Если хотите, я мог сходить за вас, купить, что надо…
ЯНКЕЛЕВИЧ. Не базар, а рынок. Ракетно-ядерный…
ЯНКЕЛЕВИЧ выложил на стол последнюю сотню, встал.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Ну, пока…
Он пошел. И за ним двинулся ДЖАГА.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Не надо меня провожать, ДЖАГА. Охрана начнется со следующей субботы.
ДЖАГА исчез, а ЯНКЕЛЕВИЧ прошел на авансцену.
ЯНКЕЛЕВИЧ. Я ждал этой встречи, я ждал этой субботы, как ждет ее настоящий еврей. Впервые в жизни меня должны были охранять. Хотя, если честно признаться, меня уже охраняли, да еще и как! Уверен — никого из вас так не охраняли… Даже Ротшильда. Меня охраняли со сторожевыми вышками, с автоматами, с прожекторами, с проволокой, по которой прогуливался электрический ток, с волкодавами, которые могли бы разорвать мамонта, если бы они не вымерли…
Поверьте, если бы здесь так охраняли ваших президентов, то не убили бы ни Кеннеди, ни Ганди, ни Садата. Но, видимо, они почему-то не хотели такой охраны…
Я сидел в лагерях три раза, и хотя, как я уже упоминал, там было несколько рядов колючей проволоки, рвы, наполненные водой и волкодавы — мне туда попасть ничего не стоило…
Потому что — и это я вам тоже уже говорил — у меня был длинный язык. Вы будете смеяться, но все три раза я сидел за анекдоты… Два раза — за то, что рассказывал, и один раз — за то, что слушал. Поверьте — те, что я рассказывал — были гораздо смешнее и остроумнее, но больше всего мне дали за тот, который я слушал…
Ну, скажите — где справедливость?
Я уже многое забыл, но эти анекдоты я помню, будто слушал и рассказывал только вчера. Если вы не против, я могу их рассказать и вам, пока тут за них не сажают.
Начнем с того, который я слушал. Я не очень смеялся, но мне он стоил четыре года.
Значит, так.
У Сталина пропала трубка. Такая же, как у меня. Он вызывает Берию:
— Что это у тебя все пропадает, Лаврентий?.. Это его так звали, Берию.
Он побледнел и через два часа звонит: Арестованы сорок семь человек. Следствие ведет мой первый заместитель.
Через час Сталин спохватился — исчезла счеточка для чистки трубки…
В конце дня Берия доложил:
— Арестованы восемьдесят пять подозреваемых. Следствие веду лично.
На следующее утро уборщица нашла все потерянные вещи.
Сталин звонит Берии:
— Можешь больше не искать, Лаврентий, вещи нашлись…
— Жаль, Иосиф Виссарионович, — огорчился Берия, — все, кроме одного, сознались…
Вот и все. Ну, так стоит он, по-вашему, четырех лет?.. Если уж давать такой срок — то за мой анекдот… Хотя мне за него дали всего три. Что вы хотите — так они понимают в юморе…
Послушайте:
В первом классе учительница рассказывает о том, как живут дети в Советском Союзе.
— Это такое счастье — жить в СССР, быть советскими детьми, о которых заботятся. Дети в Советском Союзе имеют прекрасные квартиры, отлично питаются, у них много красивых игрушек…
Вдруг с задней парты раздался отчаянный рев…
— Витя, что с тобой?
— Хочу в Советский Союз…
Третий, возможно, и не стоило бы рассказывать, поскольку мне за него дали только «два». Но он мне так нравится, что я вам его все-таки расскажу. Это «амайхл» и «михаэ» вместе взятые.
Вызвали одного гражданина в КГБ.
— Почему хотите уехать в США? — спросил следователь.
— Да вот дядя у меня там. Он оглох, ослеп, почти парализован. За ним некому ухаживать. И потом, у него еще два универмага — ими тоже управлять надо.
— Так вы напишите дяде, чтобы он продал эти универмаги и приехал к вам, — посоветовал следователь. — Мы тут о нем вместе позаботимся.
— Вы меня неправильно поняли, — ответил тот гражданин, — мой дядя действительно оглох, ослеп, он почти парализован— но он еще не сошел с ума!
Ну-ну… Я в общей сложности девять лет отсидел — а вы смеетесь… Над чем вы здесь смеетесь — за то мы там сидим…