Когда мы переместились, я на несколько секунд потеряла ориентацию и ослепла после огня феникса. Но профессор поддержала меня и, очевидно, поставила вокруг нас какой-то щит, потому что совсем рядом с головой я услышала звон заклинания об протего. Наконец проморгавшись, увидела, что вокруг нас кипит битва. Люди, вспышки, ничего не понятно, большая часть каминов в главном зале безнадежно разрушена.
— Гермиона, прячься! — Спраут подталкивает меня в один из ближних коридорчиков, перехватывая поудобнее палочку. Пригнувшись, и отбегаю подальше от эпицентра схватки.
На мгновение все замерли, и орден феникса, и пожиратели. В центре зала столкнулись две стихии: Дамблдор и Волдеморт. Но скоро все вокруг опять пришло в движение, а я поспешила убраться оттуда подальше. Козел бородатый, нахрена он нас с Помоной сюда притащил? Вот уж правда, от добра добра не ищут. Полежала бы себе тихонько под петрификусом, пока они бы тут убивались друг об друга.
Коридорчик ведет в зал поменьше, где тоже идет битва. Джинни и Невилл сражаются против пожирателя. Никого из взрослых фениксовцев нет. Невилл совсем не думает о защите, у него уже, кажется, сломан нос — все лицо залито кровью. И он прихрамывает. Джинни довольно ловко уворачивается, насылает свой летучемышиный сглаз, но пожиратель свободной рукой вызывает огонь и сжигает всех мышек на подлете. Я стою в нише, и меня пока не видят. Джинни падает от какого-то заклятья, но живая, ворочается.
— Авада кедавра! — зеленый луч летит в Невилла. А он даже не пытается увернуться, бросая в ответ последнее отчаянное секо.
Резко дергаю его телекинезом, зеленый луч пролетает мимо. Пожиратель переключается на меня, уворачиваюсь от неизвестного проклятия, кидаю в ответ сектумсемпру, которая разбивается о его щит. Невилл с пола кидает бомбарду, но та пролетает мимо и взрывает часть облицовки на стене зала. Закрываю Невилла щитом от молнии, а вот сама увернуться не успеваю, правую руку обжигает болью, и она обвисает плетью, палочка катится по полу. Рука меня больше не слушается, но болит адски. Чтобы увернуться от луча черного цвета, пришлось упасть на пол. Следующий меня добьет.
— Да отъебись от меня! — в отчаянии кричу я.
Пожиратель на секунду замирает, продолжая целиться в меня из палочки.
— Оля? — спрашивает удивленный голос.
Пользуясь паузой, левой рукой пытаюсь поджечь его, как дементора, потратив на это практически все остатки резерва.
Но противник отработанным движением свободной руки отводит пламя в сторону, а из палочки в меня летит ступефай.
========== Глава 37. И спрятал он меня в каменный мешок, что острогом зовут. (с) ==========
Комментарий к Глава 37. И спрятал он меня в каменный мешок, что острогом зовут. (с)
Это самая спорная глава.
Очень тяжело далась и мне, и моей героине.
Долго думала, что с ней делать, но решила оставить так.
Резко прихожу в себя от энервейта.
Рядом сидит мужик и пристально меня разглядывает. Шатен, вьющиеся волосы, карие глаза, шрам через левую щеку стягивает кожу и слегка приподнимает уголок губы, от чего чудится легкая усмешка. Изможденный вид — как у всех бывших сидельцев Азкабана. В панике дергаюсь, но я связана. Увидев, что я очнулась, он зажимает мне нос и быстро вливает какое-то зелье в открывшийся рот.
Я чувствую, что на меня наваливается все безразличие мира… Веритасерум.
— Младший Малфой сказал, что ты Гермиона Грейнджер, — насмешливо сообщает он, — но как-то не верится, что мисс Грейнджер может настолько хорошо знать русский матерный. Итак, твое имя?
— Гермиона… Катя…
— Ты родилась у Грейнджеров?
— Нет…
— Ты русская?
— Да…
— Твои настоящие родители умерли?
— Да…
— Ты помнишь, как звали твою настоящую мать?
— Да…
— Тьфу, идиотское зелье! Как звали твою настоящую мать?
— Елена Станиславовна…
Мужчина надолго задумался, тем временем действие зелья потихоньку спадало. Я осмотрела свою камеру, а это именно камера. Кажется, под землей, стены из камня, очень темно, где-то в коридоре за решеткой горит факел — виден колеблющийся свет, сама решетка имеет чуть голубоватое свечение — дверь запирается магически. Подо мной какой-то комковатый матрас.
Мужчина смотрит на меня изучающе — сразу съесть или на консервы пойдет?
— Ты так похожа на Ольгу…
— Я не Ольга, — и зачем я это говорю? Остаточное действие веритасерума, наверное.
— Знаю… Я было понадеялся, что ты Катенька, ее дочь. Твоя тезка. И ровесница. Оля даже успела переслать мне фото до того, как я попал в Азкабан. Какая жалость, всего лишь совпадение, — он горько усмехнулся.
Кажется, я до сих пор жива, потому что он случайно принял меня за дочь подруги. А теперь мне пора думать, какие цветы я хочу себе на похороны. Впрочем, о чем я? Нормальные похороны мне явно не светят.
— Они убили ее… гниды! — по-моему, он уже не со мной разговаривает, — я надеялся, хоть племяшка выжила. Искал ее…
Вероятно, это Долохов. Единственный русский в свите Волдеморта. Член ближнего круга и палач Темного Лорда. Утопленнику определенно везет больше, чем мне.
Пожиратель сдвигается так, что теперь из моего положения его не видно, устраивается поудобнее и зачем-то начинает рассказывать про свою сестру Ольгу, я лежу связанная и слушаю. И не знаю, как реагировать, чтобы он меня подольше не трогал. Может, ему просто по-русски поболтать хочется. Столько лет в тюрьме, а кругом одни англичане. Наговорится и убьет, хорошо, если быстро.
— Эх, была б ты племяшкой, ввел бы тебя в род, нашли бы тебе мужа хорошего, сильного. Было бы кому продолжить род Долоховых…
Мужик, вероятно, чокнутый. Как мне с ним разговаривать? Щас обозлится, что я не племяшка, и род Долоховых теперь из-за меня вымрет, и руки отрежет…
В этот момент к моей камере подходит еще один мужик, тоже явно отдыхавший на лучших курорта Азкабана, и сообщает, что Антонина вызывает Темный Лорд. Долохов выходит, напоследок запустив в меня фините и освободив от веревок, запирает камеру, и я остаюсь одна.
— Ненавижу Дамблдора! Старый пидор!
Это ведь именно из-за него я здесь оказалась, и вряд ли мне удастся выбраться. Я ведь не Гарри, которому неебически везет. И не Луна, которую есть резон оставлять в живых. Я грязнокровка, а значит, быть мной хуже не придумаешь.
— Кричер! — пробую я.
— Кричер! Кричер! Ну пожалуйста, Кричер!
В течение нескольких минут зову старого эльфа, но он явно меня не слышит. Или доступа не имеет. Никаких портключей и прочих артефактов на мне, конечно, не осталось.
С новой силой начинаю переживать о смерти Добби.
Осматриваю свою камеру внимательнее. Собственно, смотреть особо не на что. Каменный пол, каменный потолок, три каменных стены, вместо четвертой стены решетка. В углу дырка, понятно зачем. Темно и холодно. Хорошо, хоть стены сухие. Рука, в которую попало проклятье Долохова, сейчас работает, и это единственная приятная новость. От нечего делать прощупываю стены и матрас на предмет тайников, но ничего не нахожу. Дверь запирается двумя замками, механическим и магическим. С механическим я бы справилась, он выглядит совсем простым, и его явно давно не меняли. В детстве один дачный друг меня взламывать похожие учил, на своих же сараях и тренировались. Вот с современными замками даже телекинезом справиться сложно, хотя алохомора их замечательно открывает. Но магический замок мне не знаком. Так как у меня ко всему прочему магическое истощение, начинает жутко хотеться есть. Даже не есть, а жрать.
Слышатся чьи-то голоса. Судя по разговорам, сюда пожаловала миссис Лестрейндж. Мне тут же захотелось еще немного посидеть в своей камере в одиночестве, путь даже в холоде и голоде. Но женщина равнодушно проходит мимо моей двери и заворачивает в какую-то камеру дальше по коридору. Где-то на минуту решетка перестает светиться, видимо, магический замок сразу на все занятые клетки действует. Следующие несколько часов я сижу зажмурившись изо всех сил и закрывая уши руками. Беллатрикс отрывается, пытая одного из моих соседей. Она что-то спрашивает, но кажется, больше для проформы, главное для нее — вовсе не ответы. Из камеры слышатся жуткие крики и ее безумный смех. Если я когда-нибудь отсюда выйду, что вряд ли, буду потом всю жизнь седину закрашивать. Наконец эта сумасшедшая сука устала и пошла на выход. Останавливается около моей камеры, смотрит плотоядно.