— Выбросить?..
Она протягивает руку к прозрачному полиэтилену и впервые за весь вечер заглядывает ему в глаза. Стив дергается от нее как от огня, прижимает, нежно и бережно, мешочек чужого разломанного счастья к своей груди и полу отворачивается, в буквальном смысле закрывая его собой.
— Нет, ты что с ума сошла?!
Вырывается случайно, не нарочно, он округляет глаза, в коих мелькает отблеск злобы. Сжимает челюсти.
И только через секунду понимает. Становится растерянным.
— Стив?.. Как ты… Как ты так можешь, я же…
Она в ужасе делает шаг назад, прижимает руки к груди. Ее глаза наполняются слезами. Глаза полные тоски, печали, но все же равнодушия.
Стив быстро откладывает пакетик и поднимается, берет ее руки в свои. Быстро говорит:
— Мам, я не хотел, слышишь… Я правда не хотел, сегодня день сложный и я… Прости меня, пожалуйста, я не думаю так на самом деле, мам…
Он тянется к ней, привстает на носочки и целует в лоб. Обнимает. Проходит пару минут, и женщина перестает дрожать. Кивает, выпутываясь из его объятий.
Говорит:
— Садись кушать, пожалуйста…
Стив кивает, зажмуривается, в остром желании дать себе подзатыльник, а затем опускается назад на стул. Опускается назад за стол.
Больше они не разговаривают. Ошметки бумаги внутри целлофана лежат по левую сторону от него. Стив раз за разом возвращается к ним взглядом.
Он еще не уверен… Он еще не до конца осознан…
Посыл клеить их вместе.
Или же выбросить. Сжечь. Высыпать кучу пепла Барнсу в лицо и…
В горле встает ком. Он не съедает и половины. Извинившись, поднимается.
— У тебя же все в порядке, правда?..
Он хочет рассмеяться. Вместо этого лишь качает головой, подхватывает частички своей собственной боли со стола и говорит:
— Конечно, мам. Все хорошо.
Это вечная ложь. Вечные декорации счастливой семьи из одного ребенка и одной матери-одиночки-шлюхи.
Он заходит в свою комнату, маленькую, без рабочего стола или стула, с одной лишь кроватью, приткнутой к стене, и шкафом с одеждой/книгами/разными вещами. Всего-то два на три метра или около того.
Он заходит, закрывает за собой дверь и прижимается к ней спиной.
Это происходит раз за разом. Его матери до него и дела нет, когда ему плохо или ужасно, когда сложно или слишком трудно. Она не то чтобы не любит его, просто не видит этого. Никогда не видит его проблем, полностью сосредоточившись на себе, на своей жизни.
И он не обездолен, только если материнской любовью. Он не обделен, только если участием матери в его жизни.
Затылок мягко бьется о деревянную поверхность. Стив зажмуривается, дышит сквозь стиснутые зубы.
Распахивает глаза — не видит. Видеть ему и не нужно.
Постель не широкая, но на двоих хватит. Она не слишком мягкая, не слишком удобная… Всегда, кроме той самой ночи.
~~~~~
Он молчит об этом два дня, но в итоге не выдерживает. От нервного и голодного истощения падает в обморок прямо посреди математики, стоя у доски.
Приходит в себя в медпункте. За задернутой шторой медсестра Карен объясняет кому-то, что с ним случилось и что делать дальше. Он пытается поднять руку.
Взглядом ищет часы.
Матери нет семьдесят пять часов и двадцать две минуты. Он не ел со вчерашнего утра.
— Да, хорошо… Да, я отвезу его домой…
Баки. Он здесь, он поможет ему, точно поможет и… Нет. Говорить нельзя, иначе он расскажет органам опеки и его мать лишат родительских прав.
Барнс не то чтобы не любит его мать, ему просто до тошноты отвратительно то, как она «заботится» о Стиве.
Стив садится. Руки и ноги налились свинцом, веки вот-вот схлопнутся.
Все будет в порядке, она ведь и раньше так пропадала. На сутки или…
Прошло трое.
Он верит, что вернется домой и мама будет там. Не обнимет, не спросит как дела, но хотя бы накормит и…
И все.
Все, что она делает, кормит его. Дает денег на одежду, перекусы и книги. Позволяет уходить на ночевку к Баксу.
Стив встает. Тут же хватается за шторку и чуть не обрывает ее, начиная падать.
По ту сторону кто-то тут же подхватывает, ловит. Всегда ловит. С самого детского сада или…
Ведь может же такое быть, что они знакомы еще с той, прошлой жизни? Может же?
Ведь их дружба, она… Она не то, чтобы абсолютна, но… Но…
— Хей, нормально?.. Я могу понести тебя, если хочешь…
Конечно же он не хочет, но Бакс говорит это так, будто бы нести своего слишком слабого друга на руках через всю школу — это нормально.
И вот все тут.
Он мотает головой, пересушенным наждаком проходится по полости рта и сглатывает вязкую слюну. Поставив его ровно, парень подает бутылку с водой.
Медсестра отпускает их, Баки обещает ей проводить Стива до дома и проследить за ним.
Удается выполнить обещание лишь на половину.
До дома они доходят в тишине, заполненной редкими монологами Баки. Он пытается узнать, расспросить, убедить открыться…
Достигнув квартиры, Стив закрывает дверь прямо перед его носом. Прижимает лбом, зажмуривается, роняя горячие слезы и слушая, как друг матерится, стучит, кричит.
Он пытается позвонить: сначала в дверь, затем на телефон. Стив просто съезжает на пол, прямо там, в коридоре, и пытается притвориться, что паническая атака идет мимо. Что сегодня она не замечает его. Что сегодня они не друзья.
Маминой обуви, маминой куртки… Ничего маминого в прихожей нет.
Разозлившись, до ужаса, до ярости, Баки уходит. Пинает дверь напоследок.
Стив безмолвно трясется в рыданиях, поднимается, держась за стену и стараясь перетерпеть спазмы, скручивающие живот.
Он умный мальчик. Он мальчик верующий.
В данный момент он верит, что если лечь спать, если заснуть, если положить голову на подушку… То потом можно, наконец, увидеть, что мама дома.
Потому что к вечеру она точно вернется. Не может не вернуться.
Все ее вещи всё еще в ее комнате. Все ее безделушки, вся ее одежда.
Ну и что, что куртки нет?.. Так ведь и должно. Когда уходишь куда-то, надеваешь куртку, чтобы было не холодно. Так ведь и должно…
Он валится на постель. Сжимает в руке телефон, продолжающий тихо пиликать от звонков Бакса, а затем ныряет в пустой, глухой и до спазмов болезненный сон.
Ныряет, проваливается… Просто закрывает глаза и делает вдох.
Проходит буквально миг, но на деле солнце уже давно скрылось за горизонтом. Он просыпается, сглатывает желчь, сглатывает горечь.
Телефон больше не звонит. Всего чуть больше сотни непринятых. Все от одного абонента.
Стив поднимается и медленно переставляя слабые ноги выходит в коридор. Квартира пуста. Ни звука, ни шелеста.
Он обходит все комнаты в тупой, упертой надежде. Включает свет везде.
Будто боится, что не заметит ее, но…
Пусто. Он останавливается где-то недалеко от прихожей. Мутными, влажными глазами смотрит на дверь.
Не чувствует как набирает номер. Не слышит гудков.
— Да, черт тебя подери, что за хрень ты творишь идиот, я блять!..
Поток матов, поток злости… Но Баки хотя бы здесь. Он хотя бы не сбежал. Неизвестно куда. Неизвестно насколько.
Стив шепчет:
— Б-баки…
Парень на том конце затыкается, будто кто-то перерезает провода связи. Но ведь это сотовые и… Ах, к черту, проехали.
Стив падает на колени, потому что ноги больше не держат, и в оглушительной тишине шепчет:
— Она ушла, Б-баки…
Секунда тишины, а затем по ту сторону что-то падает. Барнс начинает носиться по комнате, собираясь и одеваясь. Прежде чем бросить трубку, рычит:
— Я возьму отцовскую машину и буду через десять минут, слышишь?! Просто дождись меня, окей?! Просто дождись.
Стив кивает. Моргает.
Телефон выскальзывает из пальцев, падает, но не разбивается. Просто падает.
Он прячет лицо в ладонях, взвывает чуть ли не навзрыд.