Но это произошло в самом конце дня. А пока… Пока последовал приказ: всех снова в «зеленку». Даже водителей бэтээров спешили. И, естественно, сразу попали под обстрел. Две «вертушки» продолжали летать над «зеленкой» и слушали наводку Буркова. Теперь он уже наблюдал обстановку собственными глазами.
В один из моментов его едва не подстрелили. Спасаясь от пуль, пришлось искупаться в арыке, а ведь шла зима. Прошел таким образом Валерий и крещение ледяной купелью.
Испытал он и удар НУРСов с наведенных им на цель «двадцатьчетверок». В шестидесяти метрах от него поднялся столб пыли и огня. Попадание было исключительно метким. А если бы вертолетчики чуть смазали или его наводка оказалась не совсем точной? Об этом не хотелось думать.
Д. Гай: Мы беседуем в квартире подполковника Буркова в Крылатском. Сын-трехлетка то и дело забегает в комнату, Валерий, деланно сдвигая брови, вытуривает его, тот не слушается, опять вбегает: «Дядя, запишите меня»… Так на пленке и остался его звенящий, как вода по камушкам, голосок… Жена Валерия стряпает на кухне, в комнату проникают вкусные запахи.
Мир и покой царят в доме Буркова. И не нужна сверхнаблюдательность, чтобы убедиться, как счастливы его обитатели. Может, чтобы испытать такое счастье, надо пережить то, что пережил Валерий?
— Изменился ли ваш взгляд на ту войну? — спрашиваю я его.
— В целом нет, не изменился. Будучи в Афганистане я говорил: «Если бы на мою Родину пришли такие «интернационалисты», я бы взял автомат и ушел в лес». Передаю дословно. Примеров мародерства и даже убийств ни в чем не повинных мирных людей было предостаточно.
Вот только один эпизод. Однажды батальон ДШБ подошел к кишлаку. Появились старики. Начались переговоры. Договорились, что батальон беспрепятственно пройдет через кишлак, то есть обойдется без его прочесывания и стрельбы. И вот когда хвост колонны выходил из кишлака, откуда-то вдруг раздался выстрел. Комбат немедленно дал команду развернуться и из всех стволов ударить по кишлаку. Что от него осталось, можете себе представить.
Когда я обронил в разговоре с бойцами, что так поступать не следовало, те напали на меня: «Почему вы их защищаете? Они же первыми выстрелили». «Да, первыми, — согласился я, — но на свинство разве обязательно отвечать свинством? У нас должны быть чистые руки и чистая совесть». Ребята не приняли мою аргументацию. Я их понимаю: «духи» убили многих их товарищей. И все-таки остаюсь при своем мнении: мы должны были вести себя в Афганистане иначе.
Другой пример. Как известно, афганцы часто хранят деньги в чалмах. Молодой «летеха», лейтенант, значит, заходит с автоматом в дом. Сидят два старика. «Летеха» сдергивает у них с головы чалмы и находит пятьсот афгашек. Копейки в общем. Старики возмутились. Тогда офицер дает команду солдату: «Отведи их в сушильню и кончай». Тот так и сделал. В этот момент к дому подходят бойцы афганских правительственных войск. Слышат выстрелы. В чем дело? Бегут в сушильню и видят нашего солдата и трупы стариков. В итоге афганский батальон едва не взбунтовался, его вынуждены были вывести из боевых действий. «Мы все равно убьем тех ваших двоих», — пообещали афганские бойцы.
Вот тогда я и сказал ту фразу: «Если бы ко мне пришли такие «интернационалисты», я бы взял автомат»…
Мне часто задавали вопрос: ехал ли я в Афганистан мстить за отца? Нет, конечно. В бою — да, встречусь лицом к лицу с «духом», буду стрелять. И убью. Либо он меня, либо я его. Это война. Но — мстить, притом специально, сознательно?
Однажды мой приятель «особист» Игорь предоставил мне возможность «подопрашивать с пристрастием» пленного афганца, притом чистого душмана. Пока мы ехали к хадовцам, державшим того «духа», у меня начался мандраж. Трясло всего. А как увидел, что творили хадовцы, а они, надо сказать, звери были, сел на бэтээр и поехал назад. Есть же какой-то предел, порог, который человек не имеет права перейти.
Был у меня эпизод, когда комбат хотел расстрелять одного афганца. Приняли его за «духа», якобы прятавшегося в дупле. Начал комбат его допрашивать. Молодой парень, ничего не знает — ни где бандиты, ни где оружие. Потом выяснилось — вовсе и не в дупле он сидел, а просто встречал наш батальон.
Тогда комбат говорит бойцу одному, Андрюхе:
— А ну, врежь ему как следует.
Андрюха врезал. И враз изменились глаза у афганца: доверчивые, наивные, вмиг стали злыми.
Комбат говорит: «Андрюха, кончай его». Ну, повел его Андрюха в сушильню. Одна-две минуты, выстрела нет. Возвращает его комбат: «Ладно, передадим его комбригу».