Однажды он не удержался от плохо скрытой угрозы: «Я надеюсь, вы извлечете правильные уроки из деятельности своего предшественника». На совещании послов соцстран в Кабуле Амин позорил А. М. Пузанова в открытую: «Советский посол поддерживал оппозицию, вредил мне».
Почти за месяц моей новой работы ничего особенного не произошло. Мы готовили визит афганского руководителя в Москву. Все наши ведомства, представленные тогда в Афганистане, во всяком случае формально, поддерживали аминовское руководство.
— Вы что же, так до самого конца ничего не знали относительно планов замены верховной власти в Кабуле?
— Абсолютно ничего не знал! Вечером сидим с женой в квартире. Вдруг видим сквозь окна зарево в конце Дар-уль-амана, слышим ожесточенную стрельбу. «Что это?» — спрашивает жена. А мне стыдно перед ней: ничего не знаю.
27 декабря: Кабул
Итак, круг замкнулся. Наше повествование, начавшись 27 декабря, опять приблизилось к этой роковой дате.
Амин правил в ДРА 100 дней.
Хафизулла Амин. Выходец из пуштунского племени хароти. Сирота, воспитывался дядей. В начале 60-х годов находился на учебе в одном из университетов США. Несколько лет работал директором педучилища. Член НДПА с 1966 года. В 1968 году пленум фракции «хальк» перевел Амина из членов партии в кандидаты, охарактеризовав его как человека, скомпрометировавшего себя «фашистскими чертами». С 1969 года — депутат нижней палаты парламента. С 1977 года — член ЦК НДПА. Стоял на позициях путчизма, злоупотреблял левой фразой. Однажды, выступая на митинге, пообещал, что «нынешнее поколение молодых афганцев будет жить при коммунизме». Обладал задатками хорошего оратора. Планомерно устранял всех, кто стоял на его пути к единоличной власти. По некоторым данным, на его счетах в банках было 114 миллионов афгани и 2 миллиона долларов.
А. К. Мисак: Надо сказать, что до самой смерти он уже не чувствовал себя уверенным. Постоянно нервничал. Часто спрашивал то ли самого себя, то ли окружающих: «Почему Тараки хотел убить меня?» И всегда при этом слезы ручьями катились из его глаз.
Был и другой вопрос, который он иногда произносил вслух: «Почему советские товарищи не доверяют мне так, как доверяли Тараки?.. Дайте мне несколько месяцев, и я все сделаю, как нужно Москве».
Его неуверенность в тот период проявлялась еще и в том, что он с большой неохотой соглашался жить во дворце Арк. «Надо быстрее переезжать на Дар-уль-аман, — твердил он. — Вот и советские товарищи тоже очень рекомендуют это». Ремонт там подходил к концу. Амину, как и раньше Тараки, импонировало то, что этот дворцовый комплекс был когда-то спроектирован и построен по желанию прогрессивного правителя Амануллы Хана. Возможно, они ощущали себя его последователями и тоже надеялись войти в историю Афганистана…
В начале декабря Амин перебрался туда вместе со всей своей свитой и охраной. Пригласив в гости друзей, он с гордостью показывал нам свое новое владение. Все было сделано и впрямь с завидной роскошью, размахом. Мы шутили: «Ты теперь такой большой руководитель, а тут кругом горы. Не боишься? Темной ночью нападут разбойники…» Амин вполне серьезно отвечал на это: «Советские товарищи обещали прислать сюда своих людей для охраны, а также обнести всю территорию колючей проволокой, установить сигнализацию».
Повара и врачи при дворце были советскими. Помню, переводчиком у поваров состоял таджик по имени Момаджан. Амин очень дорожил дружбой с военными советниками, всячески подчеркивал: у него самые теплые отношения с советскими генералами. А вот посла Пузанова не любил, за глаза называл его парчамистом. Считал, что Брежнев и кремлевское руководство за него, вот только «парчамист Пузанов» мешает.
Во главе службы безопасности, которая при Амине стала называться KAM, он поставил своего близкого родственника Асадуллу Амина. При KAM, конечно, тоже был советник из Москвы в чине генерала. Однажды при мне Асадулла пришел к новому генсеку с досье на многих видных парчамистов. «Эти люди тайно действуют против государства, — сказал он. — Их надо обезвредить». «А что думает по этому поводу советский товарищ?» — спросил генсек. «Он согласен». Не хочу бросать тень на генерала — возможно, Асадулла солгал, но все это я слышал собственными ушами.