Итак, июньским утром 1990 года мы уселись в креслах друг против друга в его квартире на улице Горького, и Андрей Михайлович неторопливо начал свой рассказ.
— Во-первых, я хочу сказать, что вся эта ситуация с Афганистаном, проблема оказания помощи его революционному руководству, по моему глубокому убеждению, возникла для нас абсолютно неожиданно. Как снег на голову. Я помню, Леонид Ильич в беседе с кем-то из иностранных гостей сетовал на то, что он и другие руководители страны узнали об Апрельской революции из сообщений корреспондентов. И это действительно было так. Мы никак не влияли на то, что там готовилось и произошло.
Наши отношения с королевским, а затем даудовским Афганистаном были отличными. Хорошо помню поездку Брежнева туда в 1961 году — это, кстати, был едва ли не первый его зарубежный визит в ранге Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Я его сопровождал как референт по международным делам. Поездка проходила в обстановке чрезвычайно дружеской, доверительной. Король весьма радушно принимал советского гостя, у них было много бесед.
Брежнев участвовал в нескольких волнующих событиях, в частности, в закладке строительства Политехнического института в Кабуле.
Король Мухаммад Захир-шах неоднократно приезжал к нам на отдых в Крым. К нему в СССР всегда относились с большим уважением.
Состоявшийся в 1974 году бескровный переворот, в результате которого М. Дауд сверг своего дядю, ликвидировал монархию и сам возглавил Афганистан, тоже стал для нас полной неожиданностью. Но Дауд, до этого занимавший пост премьер-министра, был хорошо нам известен, на отношениях между двумя странами переворот практически не отразился.
Я это говорю к тому, что и тогда, и впоследствии у наших руководителей по поводу Афганистана не было какого-то недовольства и уж тем более зловещих намерений.
Потом произошла та «самостийная» революция. По моему мнению, это был типичный военный переворот с участием сравнительно небольшой группы левацки настроенных офицеров, которые, придя к власти, выдвинули лозунги социалистического развития и немедленно обратились к Советскому Союзу с изъявлениями горячей дружбы. По существу и сам ход событий, и наш давно выработанный рефлекс помощи любым так называемым революционным силам — все это вовлекло нас в процесс активной поддержки послеапрельского Афганистана.
С приходом к власти Амина ситуация стала приобретать драматическую окраску. Наши товарищи, насколько я знаю, с тревогой наблюдали за тем, что происходит в соседней стране Кровавые расправы, попытки уничтожить все, связанное с прежним социальным строем, одним махом перескочить в социализм…
С осложнением внутренней ситуации в стране Амин впал в состояние паники. Он бомбардировал нас просьбами о вводе войск, эти просьбы к концу 79-го приняли буквально истерический характер. Они сопровождались придуманными им вариантами оправдания военной помощи в глазах мирового сообщества: охраной хозяйственных объектов, сооружаемых при содействии Советского Союза, обучением афганской армии обращению с советским оружием и т. д.
Должен сказать, что на это члены Политбюро все время реагировали негативно. Не высказывалось ни малейшего желания что-то подобное предпринимать. В этом контексте совершенно несостоятельным выглядит прозвучавшее позже с Запада обвинение в том, что Советский Союз якобы стремился через Афганистан выйти к теплым морям, что Афганистан был лишь частью его политических амбиций. Чисто пропагандистские конструкции…
Чем смелее вели себя моджахеды, чем больше подрывалась социальная база режима, тем сильнее на нас нажимал Амин. «Судьба революции на волоске, вы обязаны помочь…»
Знаю также, что до самого последнего момента лично у Брежнева реакция на эти просьбы оставалась отрицательной. Он не хотел вооруженного вмешательства — и исходя из своего понимания обстановки, и потому, что по натуре не был сторонником крутых мер.
Тут я, правда, начинаю вторгаться в область домыслов, хотя известно, что активнейшее участие в обсуждении этой темы в тот момент принимали руководители Министерства обороны, иностранных дел и Комитета госбезопасности. Насколько я знаю, Громыко не был активным сторонником вмешательства. Делайте выводы…
— Похоже, инициатива исходила от Андропова?
— По-моему, так.
— Возможно, здесь сыграло роль то, что когда-то Андропов, будучи послом в Венгрии, удачно подавил с помощью танков массовые народные выступления или, как принято было говорить, мятеж?..