Ничего, Джерри, все в порядке.
Не морочь голову, детка, что я, не вижу, покорный раб у твоих ног, коррекция наша специальность.
Ты хотя бы придерживался скрытого модуля, хочешь, чтобы вся метапублика узнала, что у жены лауреата ноги ломит и сиськи разрываются? Ну вот! Ее Величество уселась, и нам можно… О-ох!
Pauvre de toi! note 125
Заткнись! Господи, сколько брильянтов! А меха-то, меха, это что, соболь? Надо же, пропасть бедных животных постреляли, и вообще, не сравнишь с той милой, домашней церемонией, которую устроили в прошлом году Джеймсу и Тамаре в Осло…
Ага, очень милой, особенно взрыв бомбы!
Да ладно тебе, как будто не понимаешь, что я имею в виду! Там король, и тот был такой приветливый, земной, как все остальные… А эта толпа, ей-ей, ослепну, ничего подобного в жизни не видела — mate-moi ca! note 126 Неужели это настоящие изумруды, надо поглядеть глубинным зрением… Боже Праведный, настоящие, вижу инклюзии, подумать только, величиной с каштан!
Слышишь, дорогая, опять фанфары, как ни печально, придется снова вставать при входе героев.
— Нет-нет, мсье, вовсе не обязательно! — раздался шепот справа.
Люсиль удивленно повернулась: только что пустовавшее место справа теперь занял благообразный старичок в белом галстуке.
— На сей раз, — тихо продолжал он, — лауреатов приветствует стоя одна королева, тем самым признавая их в этот вечер равными себе.
— Как мило, — пробормотала Люсиль.
Под звуки духового оркестра в зал строем вошли лауреаты, каждый об руку с каким-нибудь шведским академиком, отдавшим ему свой голос. Люсиль зрелище показалось абсурдным: раззолоченный зал с мраморными статуями, тяжелыми портьерами, флагами, факелами, юная королева в сверкающем платье и диадеме, слова древней приветственной речи, а главное — собственный муж, какой-то пришибленный, бесцветный рядом с блестящей валькирией (известным профессором психиатрии), которой надлежит представить его публике и произнести соответствующий панегирик. Люсиль скользнула взглядом по рядам почетных гостей, лауреатов прошлых лет, отыскивая среди них Джеймса Сомерледа Макгрегора и Тамару Сахвадзе, получивших Нобелевские премии Мира в 2002-м. Люсиль не посмела бы тревожить мужа в такой момент, а к ним обратилась без колебаний на личном модуле. Оба повернули головы к ложе, отведенной для близких родственников. Тамара ободряюще улыбнулась ей; Джеймс подмигнул и передал карикатурный умственный образ: оборванец с медалью Нобелевского лауреата сидит на углу заснеженной улицы и протягивает прохожим кружку для подаяний.
Зазвучали аплодисменты. Герои церемонии склонили головы перед Ее Величеством и под музыку расселись. Председатель Нобелевского комитета взобрался на кафедру.
— Сегодня большой праздник для всех оперантов, не так ли? — заметил сосед Люсили. — Наконец-то ваш гениальный супруг получил заслуженное признание, а годом раньше — двое его коллег. Да к тому же премию в области физики присудили профессору Сюн Пиньюну за его универсальную теорию поля.
— Наверняка он теперь гадает, есть ли кому-нибудь до этого дело, кроме горстки профессоров да разряженной толпы, — вставил Джерри.
Старик тихонько хмыкнул.
— Что, в вашей стране так плохи дела?
— Как везде, — сказала Люсиль. — Мне думается, нынешний широкий жест приобрел бы еще большую ценность, если б у входа не стояли усиленные наряды полиции.
— Ну, мы ведь тоже проживаем в свободной стране, мадам. Однако хочу подчеркнуть, что очень и очень многие всем сердцем расположены к вам. — Он слегка нагнулся к ее руке. — Я — доктор Паульсон, член Королевской академии наук. А вы, мадам, равно как и знаменитый доктор Трамбле, в представлениях не нуждаетесь.
— Куда мне до некоторых! — со смешком возразил Джерри.
— Всем хорошо известно, что вы ближайший друг и коллега профессора Ремиларда. Ваши работы по принудительной технике являются краеугольным камнем, на котором другие исследователи воздвигли целое научное здание. Профессор Ремилард высоко оценивает вашу деятельность и не скрывает, сколь многим вам обязан.
— Наоборот, это я всем обязан Дени. — Он перевел взгляд на сцену. — Для меня большая честь, что он нашел применение моим скромным разработкам.
— Джерри и профессор Гленн Даламбер с самого начала были в одной команде с моим мужем, — сообщила Люсиль. — Кроме того, многие другие сотрудники Дартмута внесли посильный вклад в развитие метапсихологии. — Она улыбнулась. — Даже я.
— Однако самая трудная часть исследования — его синтез, вы согласны? Ученые вносят свою долю в растущий организм познания, а потом один блестящий ум складывает все кусочки в последовательное логическое целое.
— В самую точку! — заявил Джерри Трамбле. — За то Дени сегодня и чествуют. Жаль, что с опозданием.
— Многие члены Комитета придерживаются такого же мнения, доктор Трамбле. Но моя родная академия весьма консервативный орган. Мы увенчиваем лаврами не столько за единичные открытия, сколько за многолетнюю плодотворную деятельность.
— Да будет вам! — отмахнулся Джерри. — Тут замешана политика, и вы это знаете не хуже меня. Основополагающая работа Дени — «Метапсихология» — была опубликована тринадцать лет назад. С тех пор он лишь разрабатывал тему. Его уже не раз выдвигали, а вы отбрыкивались, да и норвежцы десять лет тянули с присуждением премии Мира Джеймсу и Тамаре. И все почему?.. Потому что скандальные фигуры. Каждая собака знает, что они давно заслужили премию, но ваши политиканы боялись создать прецедент, отметив высшие умы. Такая же участь постигла и старика Сюна. Он два десятилетия корпел над своей теорией в Уханьском университете. Его еще в восемьдесят восьмом выдвигали! Беда в том, что, когда операнты открылись миру, он последовал их примеру. Бедняга, он-то за что пострадал? За каплю телепатии да крохи творчества — и говорить-то не о чем! А в остальном у него традиционный склад ума, сродни эйнштейновскому. Однако же его жалких метафункций оказалось достаточно, чтобы вся ваша академия от него нос воротила. Профессор Сюн Пиньюн нечестно играет, он супермозг, так ведь?..