— Она заказчица?
— Вроде того… или нет. Может быть. — Он невесело хмыкнул. — Не знаю.
— Я рада, что все выяснилось.
— Элеонора, здесь и обсуждать нечего. Пустое место.
— Отчего же вы горюете?
— Ничего я не горюю!
Вперед вылез Джек.
— На нее следует взглянуть разок, и тогда все станет ясно, — заявил он и поежился под обжигающим взглядом Криспина. Мальчишка развел руками, оправдываясь. — Ей-богу! Там есть на что посмотреть.
— Ты-то где ее видел? — свел брови Криспин.
— А на рынке. — Джек присвистнул и подмигнул Элеоноре. — Мистрис Филиппа Уолкот. Молодая и красивая.
Криспин побуравил паренька взглядом, затем вздохнул, извлек миниатюру из кошеля и передал его трактирщице.
— О-о, Криспин… Какая пригожая… И большое сходство с портретом?
— Да.
— А где вы его взяли?
— У ее мужа.
Ошеломленная, Элеонора медленно положила портрет на стол.
— Криспин Гест!
— Нет-нет, видит Бог, здесь не то, что вы думаете! Как такое могло прийти вам в голову? Ее муж мертв. Его убили прошлой ночью.
Трактирщица перекрестилась и вернула миниатюру с таким видом, словно это был сам мертвец.
— Спаси и сохрани! Криспин! Но это не… вы?
Возмущенный вид Криспина успокоил ее, хотя и ненадолго.
— Что ж, разве можно обижаться на женщину, которая только что потеряла мужа, если она отказывается смотреть в вашу сторону, — сказала она.
— Да не в этом дело. — Он протяжно и горько вздохнул. — Какая, впрочем, разница… — Криспин на секунду взял миниатюру в руку, затем кинул ее на стол. Портрет упал изображением вверх. Нарисованное лицо Филиппы безмятежно уставилось в потолок. — В конце концов, она всего лишь служанка.
— Служанка? Никто не рисует портретов прислуги.
Джек потянулся к кувшину, однако Элеонора решительно отставила его подальше.
— Она была горничной, — громким шепотом сообщил мальчишка, поглядывая на Криспина. — А потом ее хозяин на ней женился! Вот какая она ловкая!
Элеонора понимающе кивнула:
— Многие служанки о таком мечтают. И это случается чаще, чем вы думаете.
— Среди торгашей? Возможно, — буркнул Криспин. — Но рыцари никогда не женятся на прислуге.
Элеонора помрачнела.
— Ах вот оно что! Опять? — Она поднялась из-за стола, ее голос приобрел визгливые нотки. — Выходит, дело не в том, что она отказывается дважды посмотреть в вашу сторону. Вам просто хочется оскорбить все ее сословие!
В этот момент появился Гилберт, бочкоподобный мужчина с темными глазами и волосами землистого цвета. Криспин с надеждой взглянул на трактирщика, потому что Элеонора уже вздымалась над ним, как мифологическая фурия, крича и вовсю размахивая руками.
Встревоженный Гилберт нахмурился.
— В чем дело? Женщина, ты слишком громко кричишь.
— Да здесь никакого крика не хватит! — воскликнула она, еще больше повышая голос.
На них стали оборачиваться, хотя завсегдатаи, привыкшие к подобным сценам, просто отодвинулись и пониже склонились над своими кружками.
Гилберт вцепился ей в руку — «Веди себя пристойно!» — и виновато посмотрел на Криспина. Она оттолкнула мужа.
— Не буду! Этот невозможный человек, который прожил в здешнем приходе восемь лет, окруженный нашей заботой и попечением, до сих пор брезгует низшими сословиями, хотя сейчас он один из нас!
— Ну-ну, Элеонора… — сказал Гилберт, понуждая супругу присесть на лавку рядом с ним.
— Пьет наше вино и испрашивает нашего совета, — не сдавалась трактирщица, — но всякий раз выясняется, что он наш господин, а мы всего лишь деревенщина и в подметки ему не годимся!
Криспин отставил кружку.
— Пожалуй, я пойду.
— Криспин, погодите, — попросил Гилберт, оборачиваясь к супруге. — Ни к чему так кипятиться. Надо просто привыкнуть, — добавил он, обращаясь к Элеоноре. — В смысле, к его положению. Даже по прошествии восьми лет. Он был вельможей куда дольше. Это у него в крови.
Хозяева трактира говорили о Криспине так, словно тот не слышит. Впрочем, не важно. Криспин не мог решить, отчего пылают щеки: от неловкости или гнева.
— Вот именно, в крови, — рассудительно заявил он.
Элеонора схватила портрет и потрясла им перед носом Криспина.
— Если в вас имеется хоть толика любви к этой женщине, ничто не может встать на пути. Вы уже давно не рыцарь. Кому придет в голову кидать в вас грязью, если вы всего лишь ищете себе немного счастья? Даже среди низкородных.
— Я никогда не говорил, что люблю ее!
Криспин вскочил, слегка покачиваясь от выпитого вина. Хотел было что-то добавить, но передумал и с досадой махнул рукой, Гилберт взял у жены крошечный портрет и, вздернув брови, принялся было его разглядывать, однако Джек выхватил миниатюру из рук трактирщика, сунул ее под тунику и заторопился к выходу, чтобы придержать для хозяина открытую дверь.
Криспин десяток раз обозвал себя дураком. Все дело в выпивке, не иначе. Вино развязало ему язык, заставило потерять лицо. Да еще перед Элеонорой! Щеки вспыхнули жарким румянцем. Такому больше не бывать! Филиппа Уолкот — всего лишь заказчица. И точка! Только заказчица. Лишние хлопоты ему без надобности. Женщины… Компания собак и то предпочтительнее. Они хотя бы не болтают.
Неровной поступью он мерил мостовую и вскоре заслышал за спиной легкие шаги Джека. Криспин вдыхал кислый запах квартала лондонских бедняков, бессловесно сокрушаясь по утраченному прошлому и тем дням, когда он восседал на великолепном скакуне, недосягаемый для грязи сточных канав и врожденной нищеты городской черни. Порой он из милости швырял им серебряные монетки, но вот ходить, вращаться в их среде… А теперь взгляните-ка на него…
Чем больше он размышлял о нынешнем положении, тем сильнее мрачнел; впрочем, свое раздражение Криспин списывал скорее на вино и горячечную отповедь Элеоноры, нежели на собственные бедственные обстоятельства.
Они шли молча, пока наконец Джек не подергал хозяина за рукав.
Криспин замедлил шаг, остановился. Мальчишка протягивал ему портрет. Проклятие! Вроде бы избавился — а тут на тебе!
Джек поднял ладонь повыше. Криспин досадливо взял миниатюру, сунул за пазуху; портрет скользнул по рубахе и устроился в районе живота, где талию стягивал пояс.
— Хозяин, куда мы идем?
Ответа Криспин не знал. Расслабился. Отвлекся. Из-за какого-то несчастного портрета! Его шея побагровела.
— Вот скажи мне, Джек, разве это настолько неправильно?
— Выходить замуж за своего хозяина? — уточнил парнишка, неверно поняв слова Криспина. — Что ж, служанка выходит за того, кто почище, а их дети снова за того, кто почище, и так далее. Менестрели о таком все время распевают.
— И все становится с ног на голову. Исчезает породистость, кругом одни полукровки. В чем тогда смысл рождения в благородной семье?
Джек нахмурился и неловко повел плечом.
— Полукровки? Я что-то в толк не возьму…
Впрочем, судя по мрачному выражению лица, парнишка отлично понимал, о чем идет речь.
— Вообще-то я такое вижу сплошь и рядом, — продолжал Джек. — Взять хотя бы лорда градоправителя. Он ведь бакалейщик. А до него был драпировщик. Откуда вообще берутся вельможи? Они что, растут, как капуста на огороде?.. А вот, скажем, ваш род: он откуда взялся?
Криспин удивленно посмотрел на Джека.
— Мой род ведет свою благородную линию со времен Адама и Евы.
— Ой-ой! — Джек насмешливо вздернул нос и расправил плечи, словно их покрывал мех горностая. — Как видно, сейчас-то все изменилось. — Похоже, эта мысль доставила ему особое удовольствие, и Криспин еле сдержался, чтобы не дать дерзкому мальчишке подзатыльник. — Но вот если ваша светлость изволит, скажем, жениться на вдовице Уолкот, вы опять облагородитесь.
Мрачное настроение Криспина пустило корни еще глубже.
— Жениться на простолюдинке, — произнес он голосом, где звенела смертельно опасная сталь, — чтобы подняться?! Да ты, должно быть, сбрендил!