Они пересеклись на мостовой. Как тогда. Ким улыбнулся, забыв, что стянул капюшон, в котором было душновато, и заправил челку за ухо, потому что хотелось видеть Геру полнее. Гера замер, стиснул ручку пакета. Задышал часто-часто, испуганно. Заскользил взглядом по лицу Кима и залип на шраме. Наверное, ненадолго, но для Кима время словно замедлилось, растянулось. А потом Гера резко отвел взгляд, поджал губы и замялся. Слева канава, справа крапива, и пусть на Гере не шортики, а бриджи, но сталкиваться с крапивой никто не любит. Ким незаметно вздохнул и вжался в нее. И да, на нем тоже были бриджи. Гера просто пролетел мимо. Даже не замедлился, когда Ким тихо выдохнул:
— Здравствуй.
Рванул к дому, перепуганный зайка. Ким улыбнулся, хотя губы дрожали, и натянул капюшон. Полночи провыл в подушку, хотя в волка не перекидывался. А наутро подумал, что, может быть, Гера со временем привыкнет. Первая реакция у всех была достаточно острой. Даже папа взбледнул.
То, что Ленька встречался именно с Никиткой, лучшим Гериным другом, было благословением небес. Через пару дней Ким напросился на вечерние посиделки. Незаметно шугнул Дюху и уселся рядом с мигом напрягшимся Герой. Обвел всех альф взглядом, заявляя права, и принялся краем глаза наблюдать.
Гера сидел как на иголках. Бросал осторожные взгляды — Ким отчетливо понимал, что именно на лицо, на ебучий шрам! — и тут же отводил глаза, напрягался, кусал губу, мученически изламывал брови. А Ким весь вечер думал, поможет ли, если забить какой-нибудь татухой пол-ебала. Остановила только мысль, что Гера может не любить татуировки. Кожа у него была чистенькой и беленькой. А потом Гера отсел от Кима. Деликатно, воспользовавшись разговором со Степушкой, который сидел далековато. Но Ким ведь понимал. Ему и тошно было, и дышалось через силу, через не могу, а уйти не получалось. Как приварил кто к бревнам. Не смотреть на Геру, так хоть слышать, чувствовать. Ким надеялся, что дышит не слишком громко.
И как назло, они засиделись. Разошлись только утром. Ким попробовал уснуть, но впустую провертелся часа два. Казалось, что выхода просто нет, и это было… безнадежно. Хуже, чем когда не поддерживал лес, когда отвернулась стая. Ким мог бы выдержать это все, если бы Гера хотя бы смотрел, хотя бы улыбался ему, что ли.
Ким тихо оделся — родители спали — и вышел на улицу. Было не по-летнему свежо, хотелось перекинуться и унестись в лес, но Ким натянул капюшон и выбежал на трассу. По ней недавно прошлись грейдером, так что бежать было легко — единственная поблажка приступа мазохизма. Стало легче. Новые кроссовки приятно пружинили, и Ким втянулся, прислушался к мягким звукам леса, приглядел место, где наверняка можно набрать грибов на обратном пути.
На остановке сидел омега. Отмахивался прутиком от комаров и был настолько расслабленным, что выглядел как-то странно, неуместно, настолько вписывался в окружающей лес, что казался даже не человеком. От него словно волнами исходило принятие. Все это и обмануло. Идиотизм, конечно, Ким потом понял, насколько глупо было принять человека за живое воплощение леса. Оборотни оборотнями, но даже у сказок есть свои границы. А тогда Киму показалось — понадеялось, — что можно рухнуть омеге в объятия, излить все не метафорически, а вполне реально. Получить в ответ утешение, совет какой-нибудь. Надежду?
Ким не таясь подошел, стянул капюшон, сел рядом, как можно ближе, уложил голову омеге на плечо и принялся выпаливать все. А тот, хоть и напрягся в первое мгновение, тут же расслабился и начал утешающе поглаживать Кима по руке.
Ким вывалил всю суть, остались одни неинформативные эмоции, когда изумленно-злое:
— Какого хуя?! — буквально подорвало его с места.
— А ты чего без машины, Кость? Нам ехать пора, — ровно ответил омега растерянному Антипову-старшему, а потом повернулся к такому же Киму и похлопал по месту рядом с собой.
И Киму ясно уже было, что никакой это не очеловечившийся лес, а настоящий человек, да к тому же законный муж Антипова — он так ярко пах им, что неясно, как можно было не заметить, — но Ким сразу послушался. Плюхнулся рядом и уставился на… Антона?.. Ожидая, что же тот скажет.
А Антипов скрипнул зубами, выматерился и ушел.
— У меня есть одна теория, — Антон так мягко говорил, смотрел так ласково, что Киму казалось, будто он поглаживает его. — Волков просто не связывает с неподходящим омегой. Твой Гера не может тебя ненавидеть, или презирать, или так уж бояться твоего шрама.
Он протянул руку и без всякой брезгливости погладил Кима по щеке. Той самой. Надо было хотя бы не реагировать, потому что чужой омега, антиповский, но Ким не смог себя побороть — склонил голову, прижался. И как будто накрыло спокойствием. Той самой долгожданной надеждой.
— Не только он тебе нужен, но и ты ему. Был нужен, нужен сейчас и будешь нужен. Просто раньше был неподходящий момент. Все, что случилось, оно для чего-то было нужно, понимаешь, солнышко? Так что просто оставайся рядом. Будет какой-то момент, который все поменяет. Ты, главное, не отчаивайся.
Ким закивал. Антона о стольком хотелось спросить, урвать хотя бы еще несколько минут его внимания, которое убирало скопившееся отчаяние, но тут приехал Костя. Антон еще раз погладил Кима и быстро запрыгнул в машину. И тут Ким испугался за него. Потому что нельзя было даже сидеть рядом, пусть и не было во всем это ничего плотского, но…
— Это я твое солнышко, — ворчливо буркнул Антипов и газанул, обдав Кима щебенкой.
— Костя! — недовольно воскликнул Антон, и машина умчалась.
Ким улыбнулся, снова натянул капюшон и побежал обратно. Переживать за Антона было глупо. К тому же грибы могли собрать. Ким рассмеялся, и честно говоря, давно он не делал это настолько легко.
А на следующий день похолодало так, что все принялись топить печки. Ким проснулся непозволительно поздно и уже ближе полудню побежал за Ленькой.
Гера рубил дрова. Точнее, пытался рубить. Настолько пытался, что Ким даже замер в ужасе, ожидая, что он вот-вот вгонит топор себе в ногу. Видимо, Гера и сам понял рискованность затеи, потому что отбросил топор, сел на корточки и, закрыв лицо ладонями, захныкал. Не заплакал по-настоящему, а просто вот так, по-омежьи, выразил всю безысходность ситуации. Ким улыбнулся. Надо было сбегать к Леньке и сказать ему помочь. Или хотя бы к отцу. Но слова про «момент, который все поменяет» вертелись в голове. Так, может быть, это он — момент? Ким готов был рискнуть. Хуже-то уже некуда.
— Помочь? — вполголоса, стараясь не напугать, спросил он.
Гера вскинулся, распахнул свои глазищи, даже рот у него чуть приоткрылся от изумления. А потом Гера закусил губу и чуть нахмурился, словно раздумывал, словно выбирал меньшее из зол. Ким старался улыбаться все так же радушно, следить, чтобы не поехала искусственная улыбка.
И Гера решился. Вдруг закивал, подобрал с земли топор и протянул Киму.
— Пожалуйста, если тебе не трудно.
Улыбка больше не сползала — первые слова Киму лично. Охуенно вообще! Ким уперся в забор и легко перемахнул через него, стараясь не реагировать на восхищение в глазах Геры.
— Ты извини, пожалуйста, что я тебя напрягаю, — зачастил Гера.
«Не напрягаешь, — мысленно заурчал Ким, забирая из его рук топор, — лапушка». Гера ухитрился весь перемазаться. Ким почесал зазудевшие пальцы о рукоятку топора.
— Я пытался растопить, но дрова, наверное, отсырели. А дедушка ушел. И радиатор сломался. И я подумал, что, может, если свежих дров наколоть, то они лучше зажигаться будут. Просто… — Он натолкнулся на внимательный Кимин взгляд и покраснел, потупился. — Очень холодно, — еле слышно закончил он.
— Ну давай тогда наколем свежих дров, — мягко, упорно сдерживая ползущую улыбку, предложил Ким.
Стоило первому полену расколоться пополам, Гера бросился подбирать дровишки. Ким тормознул его, перехватив за талию, но тут же выпустил. Ад на земле.