Все десантники Оцелотти взяли с собой пистолет-пулемёты «Ригель», в случае чего к ним проще будет найти боеприпасы во вражеском лагере. Мы же с капитаном единственные остались верны пистолетам. Я вооружился автоматическим «майзером», взяв три запасных магазина к нему. В подобного рода операции всегда удобно иметь оружие, которое может выпустить во врага сразу три патрона — даже самым крепким оркам этого обычно хватает. Оцелотти же отдал предпочтение аришалийским револьверам, словно в подражание тамошним пастухам он взял их два, чтобы стрелять с обеих рук. Всё же несмотря на профессионализм, в некоторых вопросах капитан был настоящим мальчишкой — неисправимым понтярщиком, как охарактеризовал бы его полковник фон Клоц. Святой встал к пулемёту на корме, выпрямив спину, словно и в самом деле преобразился в некоего воинственного святого. Кланяться вражеским пулям он явно не собирался. Его вторым номером будет Эрнандес, который стоял за штурвалом. А вот Чунчо и Пеппито не преминули воспользоваться защитой, укрывшись вместе со своим «манном» за высоким бортом пакетбота, да ещё и несколько мешков с песком, специально для этой цели прихватили. Угол обзора они сократили и довольно прилично, но зато им теперь почти ничего не угрожает. Хотя, скорее всего, враги будут на Святого смотреть — и вот в том, что он останется цел, у меня были сильные сомнения. Однако переубеждать рагнийца я бы точно не взялся.
Лишь Кукарача остался, можно сказать, не у дел. Увидев, что я быстро закончил с подготовкой к бою, полковник подошёл ко мне. Он странно мялся, словно не хотел заводить этот разговор, однако что-то внутри распирало его. И распирало даже сильнее, чем когда он насел на меня в офицерской столовой.
— Как ты считаешь, — наконец, решился он. Я не прерывал его, просто ждал, поглядывая на берег, где уже скоро должен показаться причал, — генерал Элиас знает обо всём?
О чём именно уточнять не было смысла. Видимо, мысль о возможном предательстве — а молчание о войне в Аурелии Кукарача явно воспринимал именно так — революционного командира не давала полковнику покоя с тех пор, как он узнал новости от меня. По моему горькому опыту — подобные мысли разъедают человека изнутри, заставляя его самого додумывать и делать выводы. Никогда из подобного не выходит ничего хорошего. Так что я был только рад, что Кукарача нашёл в себе силы спросить.
— Я думаю, что не знает, — ответил я, даже не покривив душой. — Вас не сильно волнуют дела в Аурелии — для вас это не родина, и что там происходит вас не особенно касается. Однако пока там идёт война, рассчитывать на поддержку революции против Веспаны не стоит. Коалиции дерётся на своих рубежах, и за океан там пока никто не смотрит. Генерал Элиас это понял бы не хуже твоего.
— И что же? — прищурившись глянул на меня Кукарача.
Ему явно хотелось верить мне, однако победить недоверие рагнийцу было не так-то просто.
— Он может поступить как Конрад, например, — пожал плечами я. — Забрать вас и отправиться драться здесь за свободу какой-нибудь веспанской колонии или просто против Альянса. Я не знаком с генералом, но не думаю, что он стал бы сидеть сложа руки, верно?
— Да, — больше самому себе кивнул убеждённый Кукарача, — да, верно. Сидеть бы точно не стал.
Он вернулся к рубке пакетбота, взял снайперскую винтовку. Я видел, как он её пристреливал и был рад, что полковник прикроет нас. Два пулемёта это хорошо, а когда к ним присоединяется снайпер — ещё лучше.
Наконец, показались доски причала. Все подобрались, готовясь к возможной встрече, однако на пристани нас уже ждали боевые пловцы. Они сидели, укрываясь за каким-то ящиками, а о том, что здесь было охранение, говорили лишь несколько бурых пятен на мокрых досках. Тела явно уплыли уже вниз по реке. Оба бойца вооружили трофейными «ригелями» и ждали только нашего появления.
В лагере творилось настоящее светопреставление. Самого дирижабля я не видел, а вот результат его стрельбы замечал очень хорошо. То и дело к небу взлетали целые фонтаны земли, часто вместе с телами тех, кому не повезло попасть под удар. Зенитные пулемёты тарахтели, не переставая, пули давно разорвали полог листвы, накрывающей лагерь, и посрезали ветки деревьев. Вечная полутьма, которую давал полог, развеялась и вышку освещал столб солнечного света. Правда, рядом маячила тень дирижабля.
Было во всей этой картине нечто символичное — наверное, некто более склонный к мистицизму подобрал бы нужные слова. Но у меня их было. Я человек слишком приземлённый, лишь порой замечаю нечто подобное — глаз сам собой цепляется — а после снова сосредотачиваюсь на насущных делах. Вот как сейчас.