— Кто? Кто?
Про старика Наргис забыла. И кто мог бы подумать, что у него такой чуткий сон.
— Тише... ты человек или животное?
— Я... я... сын человеческий...
— Тогда принеси воды и... хлеба... кусочек.
— Зачем тебе пить-есть? Все равно тебе устроят ташбуран.
— У тебя дочь есть?
— Есть... и внучки есть.
— Ты что, радуешься, когда они от голода плачут?
— Что ты! Разве я зверь?
— Так принеси мне поесть.
— А ты не убежишь?
— Куда я могу?..
Но старик не ушел. Он пошарил за пазухой и достал узелок.
— Тут тебе принесли... пищу принесли. Кишлачные женщины позаботились, сказали: «Ту женщину казнить не могут. Она — жена халифа. Не посмеют басмачи казнить, сделать ташбуран для нее... Сготовили женщины плов эмирский, вот каса, с пятью приправами— с перцем — раз, с тмином — два, с чесноком, с маслом, с морковью... Пусть покушает, порадуется, нас вспомнит».
В мыслях Наргис была не еда. Как она хотела, чтобы старик отлучился хоть на минуту. А он приветливый, доброжелательный, не отходил от дверей. Он даже пододвинул чираг — светильник, чтобы молодой женщине удобно было поесть. Но он не отступился ни на шаг. Когда она поела, погасил чираг.
Опять Наргис осталась в полной тьме со своими мыслями, с ужасными мыслями... Но снова затеплилась искра надежды. Ее пытались освободить. Кто? Она не знала, но кто-то скребся в стену, чуть слышно стучал чем-то железным. По шороху она поняла, что отколупнули штукатурку.
Чей-то голос чуть слышно бормотал:
— Не бойся... Народ тебя любит. Хочет помочь. Потерпи. Тут пауки ядовитые, ящерицы, скорпионы .. Но ты не бойся, нору я раскопаю. Тебя вытащу... На волю пойдешь.
По глиняному лазу в каркасной стене к ней пробрался поэт Али. Она должна потерпеть, подождать до полуночи. Он, Али, высвободил бы ее сейчас: бас мачи спят, Абдукагар спит. Но глиняный лаз,— вот беда,— уперся в кирпичную стенку. Прочный кирпич, старый кирпич. Ударишь — гудит как барабан «нау-бат». Все раскопал, а о кирпич споткнулся, кирпич еще абдуллахановский. И балка арчовая...
Али уполз за инструментом.
У Наргис радость ожидания неописуемая. А потом переход от радости к отчаянию. Мирза прислал одного из имамов сказать:
«Участь твоя решена. Заступничество мое даст тебе легкую смерть. С тебя не снимут с живой кожу. Чучело твое не набьют соломой и не вывесят на стене на позор. Он, брат, упросил, чтобы ее побили камнями».
Имам наговорил страшного и исчез. Али больше не появлялся. Молодая женщина отчаянно пыталась разломать штукатурку на стене. Чулан был старинной худжрой, построенной век назад. Глина превратилась в цемент, и что с ней сделаешь ногтями?..
— Ага, разведчица, развратница, уползти змеей хочешь!..
В дверь ворвались старухи и вцепились в нее с воплем. Затрещали двери чулана. Стало светло. В лисьих шапках вошли, гомоня и ругаясь, есаулы. За спинами их маячило белесым пятном лицо Мирзы.
— Приступайте!
Жалостливо заголосили старухи, вцепились Наргис в плечи, потащили из чулана.
На тонувшем в предрассветном сумраке дворе натянули через голову шерстяной мешок. Наргис кашляла, задыхалась, пыталась кричать, отбиваться. До слуха ее донеслось: «Кота бы когтистого к ней!» Снаружи посыпались удары. Мешок швыряли, сунули, видимо, в яму.
— Ташбуран! Приступайте во имя бога! — послышался крик.
— Не смейте! — зарычал кто-то, по-видимому, Абдукагар.
Тупые удары обрушились на голову Наргис.
— Бей!
Это было последнее, что слышала Наргис. Мелькнуло еще в тумане: «Не так страшно... Неужели умерла?..»
V
И огню в степи есть мера.
Лишь вражде нет меры!
Алаярбек Даниарбек
Рука урагана швырнула
в ручей тюльпаны,
и под их краснотою
вода уподобилась клинку меча,
по которому струится кровь.
Ал Укайли
Народ долины хорошо знает о разведчице Красная косынка. Весть о предательском захвате ее быстро распространилась всюду: от Каттакургана до Бухары, от Кызылкумов до Карши и даже южнее. Большинство людей боялись Абдукагара. Когда стало известно при каких обстоятельствах захватили девушку-йнгита в плен, степняки возмутились. Испокон веков не полагается пальцем трогать парламентеров. Так было во времена Искандера Зулькариайна, и при Тимурленге, и при Шейбани, и вообще во всякой войне. Это закон!