— А Говночел?
— Молодой человек сперва выглядел готовым что-то рассказать, но потом был напуган экспрессией девушки и явно передумал. Подтвердил, что во дворике они были вдвоём и он никогда не видел блондинок. Никаких. Ни одной. Ни разу в жизни. Чтобы понять, что он врёт, не требовалось даже спецпрошивки. Тем не менее, я не знаю, что думать по этому поводу.
— Как понимаю, — я похлопал рукой по папке, — дело закрыто. А значит, вы можете смело игнорировать его странности. Кстати, тут есть фотография отца девочки?
— Да, там, в конце.
Я пролистал и посмотрел.
— Вы его видели? — проницательно уставился на меня окулярами своего оптического полиграфа Депутатор.
— Примерно как вы сегодня блондинку. Оба ответа, «да» и «нет», будут верными.
— Подумать только, — вздохнул полицейский, — когда-то мне казалось, что это очень простое, тихое, спокойное место. Мечта раннего пенсионера.
— Уверен, это так и есть. Вы просто не знаете, куда не смотреть.
***
— Что там у вас вышло с полицейским? — спросил я Швабру, когда она принесла со столиков пепельницы.
Посетителей много, дым плывёт волнами, оборот бара отличный. Люди что-то активно обсуждают вполголоса, собираясь за столиками, а вот за стойкой никого. Со мной ничего обсудить не хотят.
— Что-то ему померещилось, отстань, — огрызнулась девушка.
— И мне померещилось?
— Не знаю. Я не слежу за чужими глюками.
— Даже такими симпатичными, как твоя подружка?
— Знаешь, не лез бы ты в это, босс.
— Если делать вид, что проблемы нет, она от этого не исчезнет.
— Это не твоя проблема, босс. Налей лучше тому придурку, он явно хочет тебе что-то сказать.
— Я вижу, у вас есть кампари? — поинтересовался, садясь на табурет у стойки, мужчина с небольшой аккуратной бородкой.
— Имеется, — подтвердил я. — Хотя вы первый попросили.
— Люблю сладкую горечь. Негрони делать умеете?
— Разумеется.
— Будьте так любезны сделать порцию.
— Классический или булливардьер?
— Классический, но апельсин замените лаймом.
— Вижу, вы ценитель, — сказал я, смешивая джин и вермут.
— Да, здесь непритязательная публика, которая предпочитает напитки попроще.
— Но вы не таков?
— Нет. Я поэт. Художник слова. Творец. Романтик.
— И что же вы воспеваете в своих творениях?
— Красоту, разумеется. Что же ещё?
— Ну да, — кивнул я, — логично. Что же ещё. Вот ваш негрони. Приятного вечера.
— Хотите, прочитаю вам своё?
У меня не очень много знакомых поэтов, но достаточно, чтобы я знал, что говорить «нет» в этом случае бесполезно. Я промолчал, но его это не остановило.
«Пусть хлынет кровь по лезвию ножа, вонзится в плоть тугая сталь кинжала! Ведь ты судьбы своей не избежала — раскинув руки, на полу лежать…»
Я протирал стакан и кивал, стараясь не вслушиваться, но рифмы «кровь-вновь», «сталь-жаль» и «смерть-твердь» из него так и сыпались.
— А где воспеваемая красота? — поинтересовался я, когда он закончил декламацию.
— Разве в смерти нет красоты? — возмутился поэт. — Разве сталь ножа блестит недостаточно ярко?
— Наверное, зависит от того, с какой стороны ножа вы в этот момент находитесь, — заметил я философски.
— Только на взгляд обывателя.
— Что поделать, я просто бармен. Ножом я режу лаймы. Они, вроде, не возражают.
— И вам не хочется большего?
— Большего, чем лайм? У меня есть пара грейпфрутов…
— Я про отродья.
— Не понимаю, о чём вы. Ещё один негрони? От декламации часто пересыхает в горле.
— Да, сделайте. Сделайте коктейль, но не делайте вид!
— Видов у меня в меню нет.
— Не делайте вид, что вы не понимаете, о чём я!
— А о чём вы?
— Вы прикормили у себя отродье.
— Тогда уж припоил, это всё же бар. Кого из посетителей вы так невзлюбили?
— Причём тут посетители? Я про неё! — поэт ткнул пальцем в сторону собирающей посуду Швабры. — Все знают, что она отродье.
— В трудовом договоре она подписалась другой фамилией.
— Опять делаете вид? Ладно, я скажу прямо. Девчонка — отродье. Её время пришло. Отца у неё нет, мать не в себе. Понимаете, о чём я?
— Нет.
— Город может потребовать этот долг с вас.
— Не помню, чтобы я что-то занимал у города, но допустим. К чему вы ведёте?
— Я хочу участвовать, — сказал он тихо, наклонившись ко мне через стойку. — Я приезжий, чужак, меня не позовут, но вы, вы — исключение! Вы — бармен. Вы — другой. Вы им интересны. Если вам предложат, то будут настойчивы. И вам наверняка понадобится помощь, вряд ли вы… столько думали о красоте смерти, как я.