— Не спорю, — вздохнула Мадам Пирожок, — но пирожки ему передайте, если не сложно.
— Отнесёшь пайку арестанту? — спросил я Швабру, пока мы катили тележку к бару.
— Он всего час сидит, — фыркнула она, — вряд ли проголодался. Может быть, вечером.
— Смотрю, ты не прониклась его героизмом?
— Ты неправильно произносишь слово «идиотизм», босс. Я не нуждаюсь в защите. Я тут выросла, я до сих пор жива, а значит, умею решать свои проблемы самостоятельно. Он просто придурок, босс. Но пирожки отнесу. Позже. Сейчас пора открываться для наших сладеньких лимонадиков. Вон, уже скребутся у дверей, как обоссанные котятки.
— Любишь ты одноклассников.
— Отвечаю взаимностью.
— …Послушай, — вещает уверенный бархатный голос из радиоприёмника, — я понимаю твою позицию. Как человек понимаю.
— Тут нечего понимать, — отвечает ему отец-с-арбалетом.
Я слушаю невнимательно, но, если всё правильно понял, то мы с ним коллеги. Он держатель таверны, то есть тот же бармен. Поэтому я ему не то чтобы сочувствую, но корпоративная солидарность присутствует. Барменам постоянно приходится выслушивать всякую чушь.
— Любой из нас знает, что однажды встанет перед выбором. И ты давал клятву.
— Это моя дочь. Не отродье. Я-то знаю.
— Так позволь нам убедиться!
— Чёрта с два.
— Почему?
— Как девочка будет жить после этого?
— Она будет жить, — бархатный голос внезапно обрёл стальную твёрдость. — Это уже много. Соглашайся, выбора нет. Это я тебе говорю и как старый друг, и как городской судья. Мы все прошли через это.
— А если я откажусь?
— Либо ты сделаешь то, что должно, либо мы.
— Простите, можно? — в заднюю дверь подсобки заглянула Ведьмочка Кофе.
— Заходи. Твоя подружка за стойкой. Топит одноклассников в океане своего обаяния и заодно плюёт им в лимонад. Наверное. Я не проверял.
— Я вообще-то к вам.
— И что тебе нужно?
— Тот набор… Ну…
— Театрального реквизита для постановки про вампиров?
— Да, реквизита, конечно. Могу я ещё раз на него взглянуть?
— Странное желание.
— Видите ли, — сказала она, помолчав, — я хотела ответить вам что-то вроде: «Знали бы вы, в какое странное место попали!»
— Но передумала?
— Да. Мне вдруг показалось, что вы как раз прекрасно знаете. Вы же не случайно здесь, Роберт?
— Случайностей не бывает. Люди просто не знают, куда смотреть.
Сундучка на месте не оказалось. Больше ничего не пропало, но специально задвинутый мной далеко за шкаф раскладной саквояж исчез. В последний раз я видел его ночью, когда вернулся из морга, — достал, убедился, что вкрученные в пол общежития крючья не случайно показались мне знакомыми. Ровно такие же, как те, что в этом комплекте. Один в один, как будто их оптом где-то заказывали. Или изготовили крупной партией. На одном заводе.
— Кстати, — спросил я у девушки, — что производит ваш завод?
— Не знаю. Какие-то штуки.
— Это же градообразующее предприятие, как можно не знать, чем оно занимается?
— Я никогда не собиралась там работать.
— Я слышал, что особого выбора тут нет.
— У отца свой бизнес. Я останусь в нём.
— И что за бизнес, можно спросить?
— Нет.
— Почему?
— Ответ ничего не прояснит, но всё сильно запутает. А вам, на самом деле, не интересно, вы просто из вежливости спросили.
— Как угодно, — не стал настаивать я. — Ты же знала, что саквояж пропал?
— Догадывалась. Хотела проверить.
— Не хочешь пояснить?
— Нет.
— Этот ответ тоже всё запутает?
— Именно. Спасибо вам, я побежала, мне пора…
***
— Здравствуйте, — сказал посетитель.
Один в пустом баре, подростки как будто испарились, Швабра тоже. Он сидит у стойки, смотрит на меня пристально, и голос у него бархатный, сильный и глубокий. Кажется, я догадываюсь, кто меня посетил.
— Обычно я не хожу в бар. Но решил, вот, познакомиться. Я городской судья.
— А я городской бармен. Что будете пить?
— С удовольствием выпил бы стаканчик хорошего бренди.
— Сию минуту, — я достал бокал-тюльпан, налил треть, поставил перед ним.
Судья поднял его за ножку, погрел в ладонях, взболтнул золотистый напиток, понюхал, удовлетворённо кивнул.