— Ничего нет лучше горячей ванны…
— Звучит немного обидно.
— Ничего нет лучше, чем лежать в горячей ванне с тобой. Так звучит лучше?
— Лучше. Это предложение?
— Можно и так сказать.
— Захватим бутылочку вина, чтобы совсем расслабиться?
— Я не против. Горячая ванна, вино и ты — отличное завершение дня.
— Завершение дня, но не ночи.
— Боюсь, у меня не останется сил.
— Я взбодрю тебя. Сделаю тебе массаж.
— Эротический?
— Именно!
Он появился в Сочельник именно в тот момент, когда Киллиан, задумчиво разглядывал ночной город, стоя у открытого окна, и думал о странном парне с выразительными зелеными глазами взрослого и непокорными каштановыми вихрами мальчишки, с которым столкнулся в больнице чуть больше месяца назад и с того момента, проводил в его обществе почти каждую ночь. Очень странный парень. И свое имя он произнес как-то необычно — скорее всего, ненастоящее. И одежда на нем тоже была странная. Но этот загадочный парень украл его душу, и возвращать, по всей видимости, не собирался. Потому что именно сейчас, накануне Рождества, Киллиану больше всего хотелось, чтобы он пришел в его жизнь и остался навсегда, придавая ей смысл… Киллиана вывел из задумчивости робкий стук в дверь. Он насторожился, потому что никого не ждал, но стук повторился и в этот раз более настойчивый. Киллиан распахнул дверь, собираясь высказать наглецу все, что о нем думает, и замер, потому что думал как раз именно о нем… Кроссовки, джинсы, пуховик, рюкзак на плече, пальцы, вцепившиеся в лямку, смущенная улыбка, зеленые глаза, непокорные каштановые вихры — в стоящем на пороге парне не было ничего загадочного. Обычный студент-первокурсник, в обычной одежде, с обычным, как оказалось, именем. И Киллиан влюбился в эту обычность и провел с этим обычным мальчиком две сумасшедшие недели.
— Зачем ты повсюду развесил наши фотографии?
— Хочу, чтобы они напоминали мне о каждом счастливом моменте, проведенном с тобой рядом.
— Но они повсюду!
— Потому что таких моментов было очень много.
— Но они все черно-белые. Странный выбор цвета для счастливых моментов.
— Цветные фотографии не так выразительны. Цвет отвлекает. Ты теряешься в цвете и не видишь самого важного.
— Чего?
— Эмоций. За цветом не видно настроение запечатленного момента. Смотри. Вот здесь — ты что-то задумал, здесь — грустишь, здесь — вроде смеешься, но на самом деле тебе не смешно, а вот здесь — ты определенно счастлив.
— А ты?
— И я тоже. Это мой самый любимый кадр.
— А это Рождественская ярмарка?
— Ага. Здесь ты явно о чем-то мечтаешь.
— Но я не помню этого момента…
— Ты сказал, что если загадать желание под веткой омелы, то оно непременно сбудется, и затащил меня под арку.
— И оно сбылось…
— Так значит, во всем виновата омела?
— Определенно.
Впервые за долгое время Киллиану хотелось жить ради чего-то, вернее — кого-то, а не вопреки всему. По утрам, пока он готовил завтрак, ловко управляясь одной рукой, его мальчик читал ему бредовые новости из интернета с уморительно умным видом, чем смешил Киллиана до слез, шутливо обижался и показывал язык. Мог усесться насупившись в углу дивана, но надолго его не хватало, и он тихонько подбирался к Киллиану сзади и, поднявшись на носочки, украдкой целовал его в шею. Он говорил, что никогда не пробовал кофе, и Киллиан показал ему кофейню на углу, где готовили вкуснейший в Нью-Йорке кофе. И каждое утро, пока Киллиан возился с завтраком, он сам ходил в эту кофейню и приносил им ароматный напиток. Он любил гулять, обожал снег и радовался снегопаду как ребенок. Толкал в снег Киллиана, хохоча, усаживался сверху и залезал ледяными ладонями под одежду, вызывая у Киллиана зубовный скрежет. Он любил подолгу стоять под струями горячего душа, а потом рисовал на запотевшем зеркале сердечки и писал — «Киллиан». Он постоянно открывал окно, и когда в квартире становилось холодно, он натягивал на себя синий свитер, который нашел в шкафу и присвоил себе, улыбался и говорил, что хочет впитать в себя его запах. Он потребовал купить елку — Рождество же! — заставил украсить и повесить гирлянды и мог подолгу сидеть на полу, любуясь сверкающими лампочками. Он сказал, что потерял телефон, и Киллиан купил ему новый с хорошей камерой, и мальчик постоянно снимал их: на кухне, в ванной, в спальне, на улице, в метро, в такси. Он распечатывал на принтере понравившиеся фотографии и вешал их повсюду. В основном в спальне. В свой новый телефон он забил только два номера: Киллиана — на всякий случай, и мамин, которой звонил пару раз и молчал… Он редко отзывался на свое настоящее имя, и Киллиан называл его — мой мальчик. Киллиан терпеливо ждал, наблюдая, как его мальчик подолгу сидел на подоконнике, разглядывая ночной город. Потому что знал — продрогнув, мальчик заберется в постель, обнимет его и прижмется к нему всем телом. Он будет водить пальцем по его груди, рисуя только ему видимые узоры, целовать его в плечо и жарко дышать в шею. И Киллиан не выдержит… А мальчик позволит ему все, кроме настоящего поцелуя. Потом обессиленный затихнет, уткнувшись носом Киллиану в грудь, а он будет вдыхать запах его волос, перебирать пальцами спутавшиеся каштановые вихры и мысленно благодарить судьбу, что послала ему этого ангела.
— Где ты откопал этот свитер?
— В шкафу, конечно же.
— Странно, что я его не выбросил.
— Он спрятался от тебя, чтобы я его нашел.
— Давай, я лучше куплю тебе новый.
— Зачем?
— Потому что этот старый.
— И что? Зато он уютный.
— Он велик тебе.
— Домашний свитер и должен быть таким.
— Он грязный. Его нужно постирать.
— Чушь! Мне нравится, как он пахнет тобой и немного сигаретным дымом.
— Когда-то я курил.
— Правда? Я тоже пробовал.
— Ну и как?
— Не понравилось. Не понимаю, в чем удовольствие — втягивать в себя удушающий дым?
— Согласен, удовольствие и правда сомнительное.
— Удовольствие — это что-то приятное, как по мне.
— Например?
— Тебе рассказать или показать?
— Показать…
А через две недели мальчик исчез из жизни Киллиана Джонса так же внезапно, как и появился. Однажды проснувшись, Киллиан обнаружил себя в пустой постели. Никто не тормошил его и не щекотал до изнеможения, чтобы немедленно разбудить. Никто больше не читал ему бредовых новостей из интернета, а в квартире больше не витал аромат вкуснейшего кофе. Ему больше не для кого было готовить завтрак. Никто больше не подкрадывался к нему, чтобы тихонько поцеловать в шею. В ванной больше никто не рисовал сердечек, со стен исчезли все фотографии, а синий свитер был аккуратно сложен на полке. И может, Киллиан и решил бы, что его мальчик был всего лишь его Рождественской фантазией, наваждением, бредом, если бы не оставленный на кухонном столе телефон, на заставке которого была фотография с ними. Его самая любимая, и единственная, которую он не удалил. А еще у Киллиана сохранился телефон его мамы — он тайком переписал его себе, и, в конце концов, он разыскал своего мальчика и понял, что они никогда не смогут быть вместе — его мальчик… умер почти три года назад.
— Ты напугал меня!
— До смерти?
— Можно и так сказать.